Сменив постельное белье и сходив в душ, заваливаюсь спать. На границе сна меня настигает звук ковыряния замка. Дикая волна страха накатывает. Замираю, обхватив подушку, и таращусь в темноту проема двери. Щелчок дверного механизма — просто выстрел на старт. Скатываюсь с кровати и забираюсь под нее, сцепив зубы.
«Хоть бы воры! Господи, пусть просто воры!» — мысленно молюсь, боясь даже дышать. По позвоночнику холод ползет от топота ботинок по ламинату. Свет фонарика мечется белкой по квартире. Закрываю глаза, будто хочу стать невидимой…
— А вот и наша красавица! — свет слепит, оглушает.
В ноздри бьет мужской запах пота. Дико верещу, чувствуя, что меня просто вытягивают за ноги. Скоблю ногтями по полу, пытаясь удержаться… Но какое там. Пробкой вылетаю прямо в руки бандитов.
— Ты понежнее с ней! Она нам нужна живая, — замираю, переставая трепыхаться, услышав знакомый голос.
— Боря? — хрипло выдаю, щурясь слепым котенком. Я чувствую их взгляды на полуголое тело. Хочу прикрыться, но понимаю, что это бессмысленно. Спать ложилась по привычке, в топе и трусиках.
Темные фигуры приобретают очертания. Их даже не трое. Еще кто-то у входа дежурит…
— Быстро оделась! У тебя две минуты, — отмороженный голос бывшего друга обращается ко мне. — Или так повезем, в чем есть…
Потряхивает. Хватаю первые попавшиеся вещи из шкафа и натягиваю на себя: джинсы, футболку. По голове словно кувалдой дали. «Меня можно ненавидеть, но убивать за что? Или что они со мной хотят сделать? Борька с ними — это финиш. Этот человек дохера знает обо мне, все мои слабости и страхи. Как он мог? Давно на врагов работает?» — мысли кружат каруселью. Думаю, что ответы на вопросы мне не понравятся…
Не дав надеть обувь, меня тянут в коридор. Чуть не взвизгнула, заметив, что на полу прихожей распласталось тело охранника. Босая нога попадает во что-то липкое, и я бы упала, не схвати меня Семенов за горло. Задыхаюсь. Он так сдавил, что не могу сделать вздох. Беззвучно скулю, прося пощады. Мне никак не удается встретиться с ним глазами. Там я точно прочитаю свой приговор. Еще немного и сознание уплывает в шумный тоннель разных шорохов. Борька знает, что я могу быть опасна… сам учил самообороне. Но бывший друг забыл, какая Виола хитрая стерва. Изображая обморок, шмякаюсь на пол.
Руки и ноги связаны. Скотч в пол-лица делает меня немой. Мини-фургон катит в неизвестном направлении. Болтает среди каких-то мешков с мусором. Иногда что-то как привалит сверху, что приходится крутиться, чтобы выбраться. Мысленно собираю все проклятья на голову Борисика. Эх, глупое же я создание! Семенов выбирал не между мной и Павлом… Он выбрал продать нас подороже, предатель. А каков актер! Ведь поверила в его шпионские игры. Сам «жучков» понаставил, сам и находил. Только я не могу поверить, что Пашку он травил. Резать меня будет, а не поверю… Они же не разлей вода с самого детства. На горшках рядом сидели, в одной песочнице куличики лепили. Одну бабу в первый раз оприходовали. А-а-а! Мозги кипят от такой подставы.
— Хватит изображать рубероид! Поднимайся!
27. Глава
Смотрю в глаза тому, кто знает, как сделать мне плохо.
— Подписывай! — цедит.
Еще один удар по лицу. Я смеюсь Боре в рожу окровавленным ртом. Пытка — не эта боль… горят внутри воспоминания. Отсроченные искры мышечной боли докатываются до мозга. Онемевшее тело почти ничего не чувствует. Все в пепел.
— Зачем, Борь? Убей сразу. Надеюсь, оно того стоит, — кашлянув, харкаю темно-красным сгустком прямо на бумагу. Клякса расползается по печатному тексту, словно осьминог тянет щупальца в разные стороны.
— Сука! — морщится Семенов, скомкивая очередной экземпляр договора передачи «Гарда» третьему лицу. Они закрывают ту часть, где написано имя нового владельца. Думают, что я начну вещать с того света? Я же не дура. Как только подпишу, меня выкинут в лесополосе, как Диану. Чтобы мне сейчас не пообещали, исход один. Живая я им не нужна.
— Скажи, за что ты продал друзей? — мою пластинку заело.
Голубые глаза всматриваются в мое лицо. Что там смотреть? Рожица Виолы — сплошное месиво в сине-кровавых разводах. Когда бьют твоим лицом об стол, ты становишься натурщицей для Пикассо — не понятно где глаза, а где нос. Губами распухшими еле шевелю, издавая звуки. Зубы пока на месте… Но это пока. Меня готовы рвать на части от злости. Держусь уже несколько часов и не подписываю ничего. На каком-то безумном упрямстве держусь, цепляюсь последними принципами стервы: хер им что достанется!
— Что ты с ней возишься? Дай, мы повеселимся, — выкрикивает кто-то в углу, сидящий на ящиках.
— Я сказал, чтобы хуи свои не совали? — орет истерично Борька. — Сидите там, блядь, и не рыпайтесь!
Оу! За честь Виолеттину постоял. Чтобы совесть не заела? Где она, совесть у него еще осталась?
— Скажи, зачем… — не узнаю своего голоса. Старуха шепелявит столетняя.
— Катьку свою на ноги поставлю! Хоть один грех закрою! Для этого нужны большие деньги, которые за тебя дают. После того, как Пашка передал тебе свою долю, цена за твою голову возросла вдвое… Он от себя отгреб, и тебя подставил, сечешь? Подписывай, Виолетта! Потом организую тебе потерю памяти и вывезу в Тьму-таракань. Поживешь еще свое… Правда роскоши, и магната твоего — больше не будет, но ты и не вспомнишь, как жила раньше. Жаль, от красоты твоей ничего не осталось, но ты сама виновата. Зачем целку из себя строить? Подпиши и будешь жить… Давай! — снова тычет мне на белый лист, лежащий на столе, и ручку, пытается в моей руке зажать.