Вой сирены скорой помощи. Медики пытаются забрать у меня малыша. Кое-как расцепляю руки, успевая смотреть, что они делают и как осматривают мою кровиночку. Савка донес нас на руках и бережно положил на каталку. В скорую его не пустили с нами, но уверена, что он едет следом. Мозг еще не воспринял рассказ пасынка и не выдал никаких умозаключений. Сейчас главное, что мой сын со мной, остальное успеется.
— Какой молодец ваш муж! — восхищенно тараторит медсестра. — Смог роды принять и не растерялся.
Я засунула язык в… Молчала, в общем. Зачем чужим людям знать наши взаимосвязи в семье. Кольнуло воспоминание, что в доме Савелия четыре трупа. Его же могут посадить!
— Папаша, вам сюда нельзя! — теснит пасынка врач в приемной. Полноватая женщина видимо привыкла амбразурой закрывать от рвущихся к своим роженицам мужчин.
— Я должен убедиться, что с ними все в порядке! — рыкнул Сава, нисколько не смутившись «преграды».
— А будешь буянить, я тебе успокоительное вкачу, — почти ласково добавила «стражница», вильнув жирком живота, отчего спружинив, наш Сварский отлетел к выходу.
— Виола, я вернусь! Съезжу за документами и вещами! — кричит уже за дверью. Наполовину она стеклянная и видно, как он мечется в узком пространстве. Успокоительное ему бы не помешало, Савка действительно на грани…
— Мамочка, все с ребеночком хорошо. Вес — три восемьсот, рост — пятьдесят два сантиметра, — отвлекают меня в приемном покое, проводя манипуляции с начинающим плакать Андрюшей. Ему явно все не нравится, о чем сообщает недовольным ором.
«Какой славный! Боже ж ты мой!» — любуюсь сыном, лежа в раскорячку на гинекологическом кресле. Моя голова крутится туда, куда малыша переносят. Потом его обмывают в теплой воде и пеленают.
— Крепкий пацан! — говорит одна из медиков, и я млею от гордости. В горле ком и слезливые отголоски, эмоции так и скачут.
Персонал больницы мне понравился. Немного хамоватые, кричащие, если что делаю не так. Но за стакан горячего и сладкого чая, который мне принесли сразу же в приемной, я все им простила.
Умытые и довольные мы с Андрюшей уснули в отдельной палате. Мой кулечек лежал рядом в кроватке и славно сопел, улыбаясь беззубым ртом.
«Здравствуй, мое солнышко! Теперь мы вместе. Навсегда», — засыпаю от усталости и пережитого стресса.
53 Глава
Три года спустя
— Папа! — Андрюша тянет руки к Савелию, тот подхватывает его и подкидывает вверх, ловит налету, прижимает к себе. Заливистый детский смех прокатывается по весеннему саду.
Пахнет черемухой и умиротворением. Просто жить нелегко. Смириться с действительностью и шагать дальше без оглядки… У меня не получилось. Только видимость счастливой семьи, которой мы так и не стали. Сын очень похож на Максима — такой же темноволосый и упрямый, только глаза мои — зеленые и хитрые. Из Савелия уже научился вить веревки, а со мной это не прокатывает. Торможу пасынка, чтобы не слишком баловал. Савка опустил руки и перестал звать меня замуж и в свою постель. Не могу! Внутри тут же поднимается революция: «Женщинам свободу! Руки прочь от чужого добра!» И это с моим огненным темпераментом… Словно Сварский забрал с собой часть меня — лучшую половину. Оставшаяся посвящается только Андрюшке.
Был обычный день, такой же как все остальные, когда к моим ногам упал обернутый скотчем тугой пакет, размерами с половину кирпича.
— Эй! Кто там? — крикнула убегающей фигуре в капюшоне. Какой-то мальчишка шалит?
Опускаюсь на корточки и рассматриваю небольшое послание. Заправляю пряди волос за уши, чтобы не падали на лицо. Рассматриваю пергаментную бумагу. Тычу одним пальчиком. Гоню прочь мысли, что это может быть опасным, и оно рванет прямо у меня в руках. Хорошо, что со мной нет сына, у него сейчас сон-час. Савелий уехал по делам. Охрана лениво гуляет в пятидесяти метрах от меня, травя анекдоты. Подстриженные кусты сирени хорошо скрывают, чем я тут занимаюсь.
— Что ты такое? — бурчу, разрывая упаковку. Дочерта намотано бумаги. Вокруг меня клочки накиданы. Уже думаю, что это чья-то злая шутка… Сначала перестаю дышать, заткнув рот ладонью, чтобы не закричать. Затем хватаю воздух рвано, со свистом. Наручные часы Максима. Они в хорошем состоянии и идут. Муж говорил, что они — вечный двигатель и никогда не остановятся, даже заводить не нужно. Провожу кончиками пальцев по золотому корпусу и жадно хватаю в руки, прижав к груди. Слезы градом стекают по лицу, а я бессмысленно бормочу: «Макс, где ты? Дай знак, где ты! Я тебя найду!» — порывисто прижимаю к губам и целую.
«Виола, собралась!» — пару раз хлестнула себя по щекам, чтобы не разреветься во все горло. Спрятав находку в карман ветровки, бумагу загребаю под куст. Мне такой ком девать пока некуда. Если Максим жив, то почему он не объявится? Это же он подает мне знак? — мечусь по своей комнате, пытаясь успокоиться и взять себя в руки.
Остается только ждать. Если Максим подал первый знак, значит будут и другие. Проходит еще три дня нервного ожидания. Часы я прячу в вазочке со своими украшениями. Хочешь что-то спрятать — положи на видное место. Их не видно совсем за завалами побрякушек. Так хочется надеть на руку и поспать в часах, но этого делать категорически нельзя. Савелия не раз заставала за рассматриванием себя «спящей». Сквозь сонный паралич лицо пасынка кажется ангельским. От него идут импульсы живого мужского интереса. Иногда он тянет руку, чтобы прикоснуться к разбросанным по подушке волосам. При свете дня ведет себя так непринужденно, что думаешь про «приснилось».