Лена подскочила к нему, схватила, и потянула от пропасти. Гриша поддался, но резко развернувшись, вдруг подхватил девушку на руки, и еще через пару секунд уже стоял на парапете. Под ним было 27 метров неосязаемого воздуха, с твердых асфальтом в конце пути.
— Мама! — крикнула перепуганная Лена.
Крикнула, и застыла, боясь нарушить хлипкое равновесие, которое отделяло две человеческие жизни от вечности.
— Ради тебя я готов спрыгнуть, — сообщил ей Гриша.
Я тоже застыл, мысленно уже попрощавшись с обоими. Даже успел подумать, что мне придется говорить Лёхе, когда он приедет на похороны своей подруги.
— Мамочка… — осторожно всхлипнула Лена.
— Прыгать? — уточнил Гриша.
— Не-е-ет… — проныла она.
Гриша сделал шаг назад, и опустил девушку ногами на крышу.
— Дурак!
Звонкая пощечина стала Грише наградой за такой поступок.
— Надеюсь, — Гриша посмотрел ей в глаза: — Что ты всё поняла.
— Что ты — дурак, — в запале крикнула она. — Это я сейчас точно поняла.
— А мне хочется, чтобы ты поняла другое! — жестко произнес Гриша.
— Что еще?
— Что нельзя так играть чувствами людей!
Она подошла ко мне, и, ища поддержки, кивнув в его сторону головой, спросила:
— Чего он хочет?
— Тебя, — я рассмеялся. — Но не может, ведь ты ждешь из армии парня, которого любишь.
Лена вспыхнула:
— Идите вы все… знаете куда?
— Догадаемся, — ответил Гриша.
Как-то поздно вечером дома зазвонил телефон. Отец взял трубку, и спустя какое-то время позвал меня к телефону. На том конце провода, за завесой шипящих и щелкающих помех, я узнал голос Лёхи:
— Здорово, брат, — крикнул он сквозь треск эфира.
— Здорово!
— Слышь, брат, сходи к Ленке, узнай, что там у неё! А то, как не позвоню, так её мать говорит, что Лены нет дома. Даже тогда, когда специально прошу быть, чтобы поговорить! Прямо не знаю, что там…
В этот момент связь оборвалась. На следующий день, выскочив с работы на полчаса, я заглянул к ней. Позвонил. Она открыла дверь.
В её глазах явно читался испуг. Она куталась в халат, и стояла босая, дыша так, как будто пробежала стометровку за пять секунд. В коридоре я узнал Пашкины пакистанские горные ботинки. Ни у кого другого таких ботинок в городе не было. И быть не могло.
— Привет, — растерянно сказала она.
— Привет, — растерянно сказал я.
От нее буквально пахло сексом.
— Лёха просил… — начал было я, но вдруг понял, что никакого значения это уже не имеет.
Она протянула руку, чтобы включить свет, и неподпоясанный халат на миг оголил её грудь. Она резко прижала руку к груди.
— Я пойду, — сказал я.
Развернулся и ушел.
Внизу я сел на лавочке, и некоторое время тупо смотрел в асфальт. Я даже стал различать на нём не только трещины, но и муравьиные дорожки, по которым сновали эти неутомимые труженики. Нет, это не меня предали. В то время я еще не познал, что такое предательство. Но за друга мне было неприятно и обидно. Он в неё искренне верил. С её лицом перед своими глазами, с её фотокарточкой в нагрудном кармане, он поднимался в атаку, ходил в разведку, летал на досмотры и рисковал своей жизнью, защищай покой огромной страны. Он знал — это она в его сердце спасает его от смерти, спасает его от сумасшествия от увиденного и пережитого. А она… а она просто посылала ему письма…
Сколько я до этого, особенно находясь в армии, слышал подобных историй о подругах, которые не дождались своих парней… но вот столкнулся с этим так близко впервые. Ведь раньше это были какие-то эфемерные девицы, которые, наверное, на своих лицах сразу носили печать шалавости, и парни просто не рассмотрели эту печать сразу… а оказалось, что они совсем не такие… а именно — красивые, стройные, неотразимые…
Что-то перевернулось в глубине моей души.
Из подъезда вышел Паша. Сел рядом. Закурил.
— Да ладно, — сказал он. — Она сама этого хотела. Лёха не узнает. Если ты не скажешь. А ты ведь не скажешь, ты ведь не хочешь, чтобы твой друг переживал. Ты ведь не хочешь, чтобы их дружба треснула и разлетелась в разные стороны.
— Не скажу, — кивнул я. — Но ты, Паша, козёл.
— А что я? Она сама затащила меня в постель. Ты же знаешь: сучка не захочет — кобель не вскочет.
— Иди ты нахер, Паша, — сказал я.
— Иди ты сам нахер.
Он встал и ушёл.
Я оставался сидеть, не в силах подняться. Из подъезда вышла Лена. Всё в том же халате.
— Зайди, — сказала она. — Поговорить надо.
— О чем? — безразлично спросил я.
— Об Алексее.
Я встал, и вошел в подъезд. Она уже стояла в лифте, придерживая его ногой.