И мне вдруг так захотелось дать им обеим между глаз. Вот чтобы ногами, чтобы так, как есть в кино. Еле сдержал себя.
Они ушли. Лёшкиной маме вызвали «скорую». Лёшкин отец пожал мне руку.
— Ты — мужик. — Сказал он.
Как и ожидалось, следствие довело дело до суда, и по той, еще 117-й статье, Лёха получил три года за «попытку изнасилования несовершеннолетней». Отбывать наказание его отправили на зону в поселок Приморский — на самом юге Приморского края.
Мы переписывались. Я часто был в гостях у его родителей, и даже как-то помогал им выкапывать на огороде картошку, управившись со своей. Лёшкина мать жаловалась мне на свое здоровье, рассказывала, какой Лёшка был в детстве. С его отцом мы таскали мешки, полные картошки, и смеялись, если меня перекашивало от тяжести.
Пару раз его отец наливал мне самодельного вина, и я пил его, а он расспрашивал, как там, на войне. Я рассказывал ему какую-нибудь героическую ересь, а потом бежал вниз, с их пятого этажа, чтобы поблевать где-нибудь в тёмных кустах — мой организм не принимал самодельное вино.
А потом его мать предложила мне вместе с ней съездить к Лёхе на «свиданку».
Два огромных китайских баула были наполнены «Примой», «Грузинским», «Цейлонским», конфетами, цитрамоном, анальгином, спичками, и еще всякой мелочью, которая имеет ценность для сидельца пенитенциарной системы. Две этих необъятные сумки нужно было, сменив два поезда, в целости и сохранности довезти до колонии, где уже второй год обретался друг мой Лёха.
Взяв штурмом первый поезд, и относительно без особых приключений доехав до узловой станции, мы сменили направление, и уже в относительном уюте (в плацкарте), поехали дальше. Ехать предстояло еще пять часов.
Я хотел, было вздремнуть, но ехавшие с нами женщина средних лет, и её тринадцатилетняя дочь постоянно чем-то гремели, или перебрасывались громкими фразами, не давая мне уйти в забытье. Убедившись в бесполезности своих попыток заснуть, я сел за столом, и стал смотреть на проезжающий мимо пейзаж.
— А вы куда едете? — спросила меня попутчица.
— В Приморскую, — ответил я.
— Наверное, на зону, — будто не мне, сказала она.
— Наверное, — встряла в разговор Лёшкина мама.
— У вас там кто-то сидит? — спросила женщина.
— Вам-то какое дело? — спросила сурово мама Алексея.
— Друг у меня там сидит, — ответил я.
— И что он совершил? — женщина метнула взгляд на Лёшкину маму, но та видимо решила отдать нить разговора мне, и молчала.
— Попытался изнасиловать несовершеннолетнюю, — придав голосу грозности, сказал я, внимательно следя за ее реакцией.
На ее лице не дрогнул ни один мускул.
— Ну, с кем не бывает, — пожала плечами и улыбнулась спутница.
— С ним не бывает, — сказал я. — Если бы он хотел, то изнасиловал бы. Парень войну прошел, и останавливаться на полпути не привык.
— Войну? — она встрепенулась. — Вы знаете, я психолог, и мне очень было бы интересно поговорить с человеком, который прошел войну.
— Зачем вам это? — спросил я.
— У них там сильно меняется психика… и понимаете, возникает такая инвариантность поведения…
— Она не сильно меняется, — сказал я. — Она либо ломается, либо укрепляется (тогда я еще не знал, что и через двадцать лет, сны о войне будут заставлять меня спрыгивать с постели, и искать в темноте автомат, или что потяжелее).
— Откуда вы знаете? — она внимательно посмотрела мне в глаза.
Тогда я представлял собой худосочного юношу с острыми скулами, которому не всегда давали на вид и восемнадцать. Сам удивляюсь, как меня из армии с таким видом не выгнали сразу, а пригрели на пару лет, и причём где — в элите…
Я посмотрел на неё. Видимо, как-то правильно посмотрел, так как она вначале откинулась назад, а потом тихо произнесла:
— О Боже… Чечня?
— Нет, — сказал я. — У нас есть немало других мест, не менее интересных…
— Надо же… — она вперлась в меня своим пронизывающим взглядом. — Никогда бы не подумала, что вы…
— Поверьте, там такие же люди, как и везде.
— Нет, — отрезала она. — Там — не такие!
— А какие?
— Я читала, что там… человек остро ощущает справедливость той войны, которую он ведет…
— Чушь, — усмехнулся я. — Я точно знал, что мерзость мы там творим. А ощущал всегда только голод, недосып и жуткую усталость.
— И вы не хотели победы над врагом?
— Я хотел оказаться дома на своём диване, не более.
— Вы кем служили?
— Разведчик. Снайпер.
— Наверное, интересно было?
— Очень, — усмехнулся я. — Особенно в бою.