— Вы убивали? — спросила она быстро, будто стремясь как можно скорее перепрыгнуть страшный, но нужный для нее вопрос.
— Кого? — уточнил я.
— Людей.
— Людей — нет. Врага — да.
— Интересное разделение. Но это и понятно — ваша психика ищет защиты от пережитого. Вы, наверное, знаете, что такое поствоенный синдром?
— Да, — кивнул я, и, увидев одобрение в её глазах, добавил: — Когда нажрусь, с вечера, как свинья, у меня утром та-а-а-кой жуткий поствоенный синдром бывает…
Я даже не улыбнулся, отчего она несколько секунд пыталась понять, смеюсь я над ней, или правду говорю.
Почти всё оставшееся время мы много говорили о жизни, о судьбе, о войне, о мире. Казалось, затронули все темы, чем живет человек…
— Вы интересный собеседник, — сказала она, когда поезд уже подъезжал к нашей станции.
— Вы не менее интересный, — честно признался я.
— Знаете, все же я дам вам один совет, — она посмотрела мне прямо в глаза. — У вас очень много негативных переживаний. Они сожрут вас — рано или поздно. Чтобы от них избавиться, вы должны эти переживания достать наружу, вынуть, так сказать, из глубин своей памяти…
— Как это? — не понял я.
— Например, написать об этом книгу.
— Я подумаю, — пообещал я (и через год уже написал первую свою книгу).
Мы вышли на темной безлюдной станции Приморская.
— Слышь, эта… курить!
Передо мной встал высокий угрюмый парень, играя желваками и разминая кулаки. Расконвоированный. Из тех, кого отпускают из зоны без сопровождения на близлежащие объекты, где они зарабатывают какие-то гроши. За ним метрах в двухстах уже виднеются ворота зоны, куда с разных сторон стекаются такие же, как он, черные бушлаты…
Он перекрыл дорогу, встав вплотную ко мне, нарушив, так сказать, личное пространство.
«Первый в переносицу лбом, потом догоняющий правой в челюсть, если не ляжет, прямым в солнышко» — подумал я на автомате, но ответил приказным тоном:
— Вспышка слева!
— Чо? — он посмотрел на меня, явно не понимая, что я имел ввиду.
— По этой команде ты должен быстро лечь на землю, и закрыть голову руками, — с железом в голосе сказал я, внутренне напрягаясь на силовой исход этой стычки.
— Не, на землю — не, — парень покачал головой и шагнул в сторону, понимая, что антураж не сработал, что сигарет не будет.
— У меня коленки от страха затряслись, — призналась Лёшкина мама, шедшая за мной.
Нас обогнало еще несколько расконвоированных, и мы, наконец-то, вошли в помещение пропускного пункта. После проверки документов, проверки содержимого баулов, нас впустили в комнату для свиданий.
Комната была разделена двумя решетками, между которыми было пространство больше метра. Решетки были закрыты плексигласом, в котором было насверлено множество мелких дыр. Мы сели на скамью. Рядом с нами сидело еще несколько человек, которые тоже в этот день встречались со своими близкими.
С той стороны отворилась дверь, и в такую же комнату, с той стороны вошли четверо заключенных. В одном из них я узнал своего друга Лёху. Выглядел он очень даже не плохо. Всё на нем было с иголочки. Ботинки были начищены до блеска. В одежде чувствовался какой-то непередаваемый шик — как в армии, когда все ходят в одинаковой форме, но хочется выделиться, и выдумывают особую наглажку, подшивы и много чего ещё. Все это чувствовалось, и в его одежде. Не в пример хуже выглядели остальные. Лёха что-то шикнул на них, и они быстро расступились, пропуская его вперед. Спецназовец и на зоне оставался спецназовцем…
Мы говорили час. Вернее сказать, большую часть времени просто сидели и смотрели друг на друга. Лёшкина мама украдкой плакала, вытирая слезы перчаткой. Лёха смотрел на нее, уперев подбородок в ладони, и тоже украдкой смахивал слезу.
— Как дела?
— Нормально…
Вот и весь разговор.
А потом, когда время вышло, и когда все начали расходиться, в какой-то момент охрана открыла двери, и получилось пространство в два метра, разделявшее нас с Лёхой.
Я метнулся вперед, протягивая ему руку.
Он метнулся вперед, протягивая вперед руку.
— Стой, — крикнула охранница.
Я сделал шаг, которым меня никто не ограничивал.
Лёха протянул мне руку.
— Насквозь тебя выверну… — раздалось сбоку.
Я сделал шаг вперед.
Лёха шагнул в своей вольнице.
Мы пожали друг другу руки.
И разошлись.
Лёха отсидел год и девять. Государство, которое направило его убивать других людей, сказало — остановись. Он остановился. Вскоре его выпустили по амнистии.