Всех единомышленников Вайнштейна допрашивали в Комиссии по Расследованию Антиамериканской Деятельности. На Блоткина донесла его собственная мать. Шарпштейна выдала его телефонная связистка. Когда вызвали, наконец, и Вайнштейна, он тотчас же сознался, что купил Сталину набор столовых ложек. Назвать имена товарищей он отказался, хотя и добавил, что может сообщить о росте каждого из участников тайных сходок. В конце допроса он, однако, запаниковал, и вместо Пятой поправки к Конституции настоял на правах, предоставляемых Третьей, что точас же уполномочило его покупать филадельфийское пиво в воскресные дни.
Вайнштейн поднялся с кровати и пошел под душ. Намылив себе спину, он начал размышлять. Вот он, я, пребывающий в конкретное время в этом конкретном пространстве. Меня зовут Исаак Вайнштейн, и являюсь я одним из Божьих созданий. Смыв мыло со спины, он вышел из ванной и обернул голову полотенцем. Неделя выдалась на редкость тяжелой. Накануне его скверно постригли, и он все еще не мог успокоиться. Поначалу парикмахер вел себя вроде бы благоразумно, но потом вошел в раж и стал косить лишнее. "Положи обратно!" – кричал Вайнштейн в полном смятении. "Не могу, – ответил парикмахер. -Положить-то можно, но отрезанный волос на голове не держится!" "Тогда собери их и положи в кулек! Я забираю их с собой!" "Нельзя, м-р Вайнштейн, – ответил парикмахер по имени Доминик. – Как только волос клиента падает на пол, он принадлежит уже только мне!" "Черт возьми, я же требую свои волосы!" Вайнштейн возмущался долго, но наконец осознал свою вину и удалился. "Гоим! – думал он. – Рано или поздно они-таки добираются до каждого!"
Вайнштейн выбрался из отеля и зашагал вниз по Восьмой Авеню. Два мужика грабили на углу старушку. "Боже мой, – подумал Вайнштейн, – ведь были же времена, когда с этой работой справлялся только один. Хорош городишко! Полный хаос! Кант, конечно, был прав: рассудок, и только он, внедряет порядок. К тому же рассудок подсказывает, сколько следует оставлять на чай. Великолепная все-таки штука – умение рассуждать! Как они там обходятся без этого, в Нью-Джерси?"
Он направлялся к Гарриет поговорить насчет алиментов. Он все еще любил ее, хотя, пока они были женаты, она систематически изменяла ему с каждым, чья фамилия в манхэттенской телефонной книге значилась под буквой Р. Это он ей прощал. Но Вайнштейн никогда бы не заподозрил ничего дурного в том, что жена его Гарриет сняла вместе с одним из лучших его друзей дом в штате Мэйн, не оставив ему даже адреса, хотя и продержалась там три года. После того, как он узнал о них всю правду, Вайнштейн просто-напросто не хотел ее больше видеть – вот и все! Вообще-то его половая жизнь с Гарриет закончилась рановато. Собственно, спал он с ней всего трижды. Впервые – в день их знакомства, во второй раз – в ночь высадки американцев на Луне, и в последний – проверить, не болит ли еще спина после того, как месяцем раньше на нее свалилась штанга. "Ничего в тебе нет, Гарриет! -оправдывался Вайнштейн. – Кожа да кости. Каждый раз, когда во мне поднимается желание, я вынужден сублимировать его в высадке дерева в Израиле. Ты напоминаешь мне мою мать. (Речь идет о Молли Вайнштейн, да упокоит ее Бог, которая души в нем не чаяла и готовила лучшие в Чикаго голубцы по рецепту, считавшемуся фантастическим до тех пор, пока не выяснилось, что она начиняла их гашишем.)
Для половой жизни Вайнштейну требовалась иная женщина. Лу-Анн, например. Секс был для нее искусством. Единственное, что в ней раздражало, – она тотчас же сбрасывала с ног туфли. Однажды он попытался смягчить ее нрав тем, что дал ей почитать книжку об экзистенциализме, но она ее с досады съела. Впрочем, в сексуальном отношении Вайнштейн и сам считал себя неполноценным. По крайней мере, у него были сильные сомнения относительно длины. В собственных носках рост его равнялся 4 '5 ", хотя. правда, в чужих он мог достигать 5'4"… Да, женщины были его серьезнейшей проблемой, и он это понимал. С каждой, кто заканчивал колледж с хорошим аттестатом, он чувствовал себя импотентом. С секретаршами и машинистками зато вел себя гораздо вольнее. Впрочем, если женщина печатала быстро, больше 60 слов в минуту, Вайнштейн смущался и ни на что не оказывался способен.
Вайнштейн позвонил в дверь, и Гарриет тотчас же вышла на порог. Как всегда, подумал он, она выглядит расползшимся жирафовым пятном. Это сравнение считалось у них смешным, хотя они никогда его не понимали.
– Привет! – сказал он.
– О, Айк! – сказала она. – К чему эти формальности! Она была права: что за глупое приветствие! Вайнштейн презирал себя за неумение здороваться.
– Как дети, Гарриет?
– У нас их никогда не было, Айку
– Вот я и думаю, что 400 долларов в неделю – многовато для содержания потомства.
Она прикусила свою губу. Потом Вайнштейн сделал то же самое: прикусил ее губу.
– Гарриет! – сказал он. – У меня мало денег. Яйца не идут, и виды на завтра еще хуже.
– А если занять у этой шиксы?
– У тебя все, кто не еврейки – шиксы!
– Ладно, забудем об этом.
Вайнштейн ощутил внезапное желание поцеловать ее или кого-нибудь еще.
– Гарриет, на чем же все-таки у нас сорвалось ?
– Мы не умели смотреть действительности в лицо.
– Виноват не я. Ты сама сказала, что то был север.
– Ну и правильно. Действительность и есть север, Айк.
– Нет, Гарриет. Пустые мечтания – вот что есть север. Действительность – это запад. Лживые надежды – это восток, а Луизиана находится на юге.
Да, она все еще возбуждала его. Он потянулся к ней, но она отодвинулась, и руки его погрязли в кислом тесте.
– Вот, значит, зачем ты спала с тем психоаналитиком! – крикнул он. Лицо его исказилось от гнева. Вайнштейну даже показалось, что он может упасть в обморок, но он так и не вспомнил – как при этом следует падать.
– Что?! То была просто такая терапия. По Фрейду, секс открывает путь в бессознательное!
– Фрейд говорил, что в бессознательное ведет сон!
– Сон, секс, – что, будешь теперь торговаться?!
– Прощай, Гарриет.
Задерживаться не было смысла. Вайнштейн направился к Юнион Скверу. Внезапно, как из прорвавшейся плотины, у него потекли горячие слезы. Горячие и соленые слезы, сдерживаемые на протяжении нескольких столетий, вырвались наружу в каком-то мощном всплеске чувств. Беда заключалась в том, что слезы текли из ушей. "Подумать только! – бормотал Вайнштейн. – Я даже не умею дельно поплакать!" Он заткну л уши бумажными салфетками "Клинэкс"иуехал домой.
ЧАСТЬ 2
АНЕКДОТЫ
Нытик в кафе:
– Чего только на нашем веку не было! Сперва – погромы, потом – эпидемии, квоты, Гитлер, Сталин. Сейчас – арабы… Лучше б вовсе было не родиться! Но где теперь найдешь такого везунчика? На миллион нет и одного!
Местечковый мудрец, рассуждая о предстоящем путешествии:
– Если до Двинска скакать на лошади четыре часа, то, стало быть, упряжка из двух лошадей довезет меня туда за пару часов. Пойдем дальше: если нанять сразу четырех лошадей, то дорога не займет и се-кудны, верно? Впрочем, на что мне сдался этот хренов Двинск? Не лучше ли просто запрячь четыре кобылы и никуда не двигаться ?
Учитель-бедняк после рассказов о богатстве Ротшильда:
– Тоже мне мудрец! Если б я родился Ротшильдом, я был бы богаче, чем Ротшильд: я прирабатывал бы учительством!
Талмудист – любознательной толпе:
– Спрашиваете, что такое Талмуд? Я-таки объясню, но вы, увы, не поймете. Вот, скажем, два грабителя пробрались в дом через дымовую трубу. У одного лицо загажено сажей, а у другого – нет, белым-бело. Подумайте – кто из них пойдет умываться? Вы скажете: тот, кто грязен. Никак нет, и это означает, что вам никогда не понять Талмуда… Пойдет умываться тот, кто чист. Почему? Потому что грязный смотрит на чистого и, конечно, думает^мто сам он тоже чист, тогда как чистый, глядя на грязного, воображает, будто лицо его загажено сажей. Логично? Нет, не логично, что, в свою очередь доказывает, что вам не понять Талмуда! Можно ли допустить, что из двух грабителей, проникших в дом через трубу, только один вымарался сажей ?!