последнее письмо отвечать не буду. Очевидно, ты не понял причину этого почти же-
стокого мнения.
Слушай, друг старый и дорогой: я тебе несколько раз описывал условия, на ко-
торых живу длинными годами. И не только я. Из-за мнений и убеждений отца много
лет наказывают и детей. И после всего этого ты в письме спрашиваешь, как у нас
сказываются новые времена, спрашиваешь, над чем я работаю. Да ведь я тебе опи-
сал, что в моем возрасте заставлен твердо работать руками и спиной, чтобы со-
здать крышу над головой. Спрашиваешь, насчет переиздания старых и издания но-
вых книг! Ленька, ты скоро забыл свои собственные опыты. Если хочешь освежить
память, приезжай посмотреть консерву старых времен!
Может быть, что я появлюсь в Москве… Надеюсь, мы друг другу выскажем все
страсти и радости. . 21
«Может быть, что я появлюсь в Москве…» Ничего не понимаю! Это ка-
кое же советское учреждение отважилось пригласить деятеля Пражской вес-
ны, за двадцать лет не раз публично оболганного и униженного нашим руко-
водством, газетами, телевидением? Мое частное приглашение, как оказыва-
лось, не имело никакого веса. Кто взялся сломать стену отчуждения и хотя
бы таким образом извиниться перед путешественниками? Я терялся в до-
гадках, перебирал в памяти круг их прежних знакомых. За это мог взяться
кто-то из близких к высшей власти, очень влиятельный в ней.
Это мог быть М.С.Горбачев; разговор о Ганзелке у него мог зайти со
Зденеком Млынаржем, другом студенческих лет, хорошо знавшим
И.Ганзелку и М.Зикмунда; на Высочанском съезде ЦК КПЧ Млынаржа вместе
с Ганзелкой избрали в состав Центрального комитета партии. Он бывает в
Москве, встречается со старым другом Михаилом, теперь первым человеком
в государстве.
Но Горбачев и Млынарж оказались ни при чем.
За дело взялась хрупкая седая женщина, одна из умнейших в кругу мос-
ковской научной интеллигенции. Это была Анна Алексеевна Капица, вдова
академика Петра Алексеевича Капицы, лауреата Нобелевской премии. Их се-
мья познакомилась с путешественниками во время поездки Ганзелки и Зик-
мунда по СССР в 1963–1964 годах. Чехи бывали у них на Николиной Горе. У
себя на даче в домашней лаборатории опальный ученый исследовал элек-
тронику больших мощностей и физику плазмы. Капицы и оба чеха проник-
лись такой взаимной симпатией, что вскоре путешественники передали ака-
демику полный текст их отчета о поездке по СССР, предназначенного для
Брежнева и Новотного. Только безграничное доверие к ученому могло заста-
вить их решиться на это.
Капица покажет рукопись А.Д.Сахарову. «Хотя книга написана с боль-
шой симпатией к нашей стране, – напишет потом Сахаров, – но в силу многих
откровенных замечаний и наблюдений таких сторон жизни, которые обычно
не попадают в поле зрения туристов, а нам примелькались, она оказалась
неприемлемой для цензуры. Ганзелка и Зикмунд пишут о непостижимом
расточительстве, в особенности по отношению к природным ресурсам и к
продуктам людского труда, о том, как под колесами тяжелых грузовиков
превращается в пыль антрацит, которого хватило бы на всю Чехословакию,
об армиях партийных чиновников, их некомпетентности. Поездка Ганзелки
и Зикмунда пришлась на момент отставки Хрущева; с сарказмом пишут они,
как “чиновники выстраивались в очередь для присяги новому руководству”.
В какой-то форме фактически Ганзелка и Зикмунд пишут о закрытости стра-
ны, о ее информационной глухоте и немоте. Из их книги я заимствовал срав-
нение нашей страны с автомобилистом, одновременно нажимающим на газ и
на тормоз» 22.
Уже пять лет не было в живых академика Капицы, когда весной Анна
Алексеевна, получив от Ганзелки письмо, начала хлопоты о его приезде в
Москву. Она нашла во власти деятеля, способного помочь: под его началом
была вся советская пропаганда, культура, информация. Он был близок с
М.С.Горбачевым, слыл «архитектором перестройки», и его звонка было до-
вольно, чтобы аппаратная машина закрутилась и Академия наук СССР по-
слала в Прагу приглашение Иржи Ганзелке в Москву. Это был уже знакомый
нам А.Н.Яковлев, теперь член Политбюро и секретарь ЦК КПСС, член-
корреспондент Академии наук.
…С тех пор, как в Москве Иржи, чуть отяжелевший, но с прежней милой
улыбкой, уже с трапа самолета попал в объятия друзей, ему казалось, что
время повернуло вспять. В Советском Союзе люди раскованно, ничего не бо-
ясь, заговорили о вещах, за которые недавно бросали в тюрьмы. Он почув-
ствовал себя как на родине, в той незабываемой счастливой весне; лозунги
будто перекочевали из реформаторской Праги в перестроечную Москву. Там
тогда и здесь теперь люди прильнули к телевизорам, наблюдают за дебата-
ми в прямом эфире, на устах имена Николая Шмелева, Юрия Черниченко, Ле-
на Карпинского, Отто Лациса, Лилии Шевцовой, Юрия Карякина, Геннадия
Лисичкина, Юрия Любимова, Евгения Евтушенко, Андрея Вознесенского…
Люди верят слову, как никогда прежде. Воскресли надежды на либеральные
ценности, на гражданское общество, на усовершенствованный социализм.
У входа в редакцию «Известий» молодые люди со значками новых пар-
тий на груди, хватают за рукава прохожих, предлагают записаться, зовут на
философские диспуты, собрания, митинги, раздают адреса и телефоны.
Блондинка в берете привязалась к Ганзелке: «Товарищ, вы за отсутствие
страданий или за наслаждение жизнью?»
Мой кабинет на седьмом этаже стал местом паломничества коллег. В
Москве Иржи Ганзелка! В «Известиях»! Два чехословацких путешественника
оставались легендой мирового журналистского цеха. Скоро мы видели лица
друг друга сквозь сигаретный дым, как в тумане. Кто-то вспомнил, что два-
дцать пять лет назад, в июле 1964 года газета опубликовала репортаж о Ган-
зелке и Зикмунде, как мы прошли на «Татрах» от Ангары до Енисея; откуда-
то появилась пара бутылок вина и начался прекрасный бедлам, когда заго-
ворили все разом и никто никого не слушал. Наконец, я выпроводил друзей,
и мы стали говорить с Иржи об интервью для нашей газеты, первом за два-
дцать пять лет.
– Я запомнил твое письмо мне от 5 июня 1968 года. «…Могу тебе ска-
зать только, что я тот же самый Юра, как всегда, что я люблю советский
народ, как всегда… Не беспокойся, все будет в порядке». Скажи, ты мог бы все
это повторить сегодня?
– Первую часть – слово в слово. Что касается второй… Ты бы первый
мне не поверил, если бы я сказал, что в нашем обществе сегодня настроения,
как двадцать лет назад. Мы никогда не забывали, кто нас освободил в 1945
году, но то, что случилось в 1968-м, было скверное дело. Насилие заставило
Чехословакию остановиться в своем развитии и вернуться к сталинской си-
стеме. Следствием того, что сделали Брежнев и Советский Союз, стало глубо-
кое недоверие и страх перед насилием. Это вошло в личный опыт и семей-
ный быт миллионов людей. Ты тоже пошатался по белому свету и можешь
это представить.
Люди оказались не просто оскорблены, для многих стало невозможным
найти работу, содержать семью. Мне кажется, Брежнев не умер, он продол-
жает властвовать в Чехословакии, его руководство все еще сказывается на
всей нашей жизни. Где искать причину, кто виноват? Мы до сих пор не слы-