прошлом актриса, женщина тонко чувствующая, находит радость в особом
послушании мужу, это послушание любящей матери, которая угадывает и
исполняет прихоти сына, для нее всегда ребенка, над которым дрожит.
Иржи не хотел терять работу садовника, но когда началось хроническое
заболевание позвоночника, врачи настояли сменить род занятий. А что еще
он мог в те времена делать? Как содержать семью? Понес продавать свои фо-
тоаппараты, кинокамеру, оптику, книги и картины…
Иржи хочет меня развеселить.
– Знаешь, у Юлианки врожденное предчувствие опасности. Она роди-
лась 12 апреля 1912 года. В этот день утонул «Титаник». .
И я слушаю трогательные истории о том, как Юлианка интуитивно
удерживала мужа от действий, которые, как потом оказывалось, угрожали
ему бедой. От себя отвести беду Юлианке не удалось. В июне 1994 года я по-
лучу из Праги письмо, из конверта выпадет отпечатанный типографским
способом листок в черной рамке:
«В воскресенье 12 июня 1994 года у нас умерла наша любимая, восхищавшая нас
Юлианка, госпожа ЮЛИЯ ХОРВАТОВА. Ее плодотворная жизнь закончилась в воз-
расте 82 лет. По ее желанию мы прощаемся тихо и без участия общественности в
ритуальном зале крематория в Индриховом Градце 16 июня 1994 года в 9 часов 45
минут. За всех оставшихся – инж. Иржи Ганзелка» 17.
Письмо И.Ганзелки в Москву (20 августа 1997 г.)
…Спасибо за длинное и самое грустное письмо. Кажется, что подробно отве-
чать нельзя. Хочу только сказать, что сюрпризов я в твоем письме не нашел и что
очень рад твоей отваге работать и писать даже в этих условиях.
Только прошу тебя не забывать о сибирском мальчике, который в забытой де-
ревушке, в морозе, в лаптях вынужден был с остальными колхозниками кричать «Да
здравствует великий Сталин!».
Мне кажется, что экстремы прошлого всегда и всюду превращаются на экс-
тремы противоположного рода. Есть простая логика в трагедиях русского народа
этих лет. Но у него известная способность пережить и преодолеть даже невозмож-
ное. Будет лучше – это тоже логика русской истории. К сожалению, у вас давным-
давно привыкли жертв не подсчитывать. Старайся, дорогой Ленька, не оказаться
среди них!
Можно тоже вспомнить Достоевского. Но где действительно преступление и
где наказание справедливое? Не имею ни отваги, ни достаточных знаний, чтобы от-
ветить на эти вопросы. Мы в ЧР переживаем свои экстремы, свои новые преступле-
ния против невиновных, и виновные процветают в пиджаках неожиданных красок.
Мы с Миреком отпраздновали 50-летие начала наших путешествий. Простые
люди не забывают, отзываются прекрасными письмами и лично. В Злине открыта
постоянная экспозиция о нашей жизни и труде. Издана книжка «50 вопросов и 50 от-
ветов HZ» 18. Сейчас работаю над эссе на тему толерантности. Издательство
«Примус» решило издать исправленные копии всех наших путевых очерков. Будет
переиздано все, что мы написали и подписали полстолетия назад. Извини, что мне
так захотелось гордиться этим фактом. Но не вижу вокруг много людей, которые
готовы сегодня отвечать за все, что высказали, написали, сделали в течение про-
шлых пятидесяти лет. <. .>
Обнимаю тебя и вас обоих! Твой Юра.
P.S. Моей жены Юлианки уже больше трех лет нет в живых. Но жизнь была
щедрая, я снова живу рядом с прекрасной и доброй женой 19.
Каждый раз, когда приближается август, охватывает тревожное пред-
чувствие. Даты, даже болезненные, требуют от прессы откликов, но как от-
зываться, не повторяясь, тридцать раз подряд? Когда в Омске, на берегу Ир-
тыша, я завел в кругу рабочих разговор о чехословацких событиях 1968 года,
оказалось, что для тридцатилетних это почти как битва русских с монголами
на Калке. Когда это было! А люди постарше и в прежние-то времена мало что
понимали и теперь припоминают по большей части то, что когда-то вложила
в головы идеология: «чехи продались Западу», «мы их кормили на свою го-
лову», «нас не любят, потому что мы сильные».
Это особенность советского массового сознания, пусть только части, во
второй половине ХХ столетия. Нервный переход к рынку, захват российским
и иностранным частным капиталом предприятий по добыче и транспорти-
ровке природных ресурсов, передел экономики, банков, страховых компа-
ний, часто с разбоем и стрельбой, обнищание населения, чувство полной без-
защитности перед взявшей власть кучкой людей, назвавших себя демокра-
тами, с личной охраной, численностью большей, чем была у царей, не вме-
щались в сознание сбитых с толку «низов» и окончательно выводили про-
блемы Восточной Европы за пределы живого интереса.
В канун тридцатилетия событий замысел редакции был прост: свести
на газетной полосе деятелей, причастных к Пражской весне с той и другой
стороны, давно не общавшихся друг с другом и согласных сказать, что те-
перь испытывают к другой стране, в каком направлении их мышление эво-
люционирует.
И вот я в Праге.
…Быстро несется автобус из Праги к Индрихову Градцу, откуда на по-
путном транспорте можно добраться до хутора Седло. Разглядываю попут-
чиков. Рядом со мной щекастый здоровяк лет сорока, берет сдвинут на бро-
ви. По-русски понимает, но говорит чуть-чуть. Зовут Матей, он из Западной
Чехии, из Домажлиц, центра Ходского края (Ходовии). В дремучих лесах и в
горах отважные ходы, издавна свободные люди, признававшие только
власть короля, вооруженные дубовыми посохами (чеканами), с послушными
им огромными псами, под знаменем с изображением песьей головы тысячу
лет назад несли охрану границы с Баварией, потом прославились подвигами
в эпоху гуситских войн. Роман о «псоглавцах», одну из любимейших у чехов
книг, написал Алоис Ирасек.
Матей, конечно, знает о герое романа Яне Козине (его настоящее имя
Ян Сладкий) и его матери, стойкой Козинихе, помнит сцены разгрома по-
встанцев и казни гордого Яна, и когда он перед смертью не к оружию звал
земляков, не к отмщению, а только довериться Божьему суду. Матей согла-
сен, что не сила, а справедливость торжествует в земных делах.
Матей приглашает в Домажлице на ежегодный грандиозный фольк-
лорный праздник. Нигде не услышишь такой игры на волынке, не увидишь
такой массы людей в традиционных костюмах. И спешит успокоить: «Ника-
кого отношения к уходу ваших войск. Это у нас сто лет. Каждый август!»
Из Индрихова Градца за полчаса я добрался на попутке в Седло.
Иржи слаб, с трудом передвигается, но просит домашних, его просьбой
смущенных, поставить на стол бутылку коньяка, признавшись, что врачи за-
претили, но никогда бы себе не простил, если бы не воспользовался случаем.
Протесты мои и домашних безуспешны. Мы отпиваем по глотку и принима-
емся звонить в Злин Мирославу Зикмунду. «Агой, Мирку!» – «Привет, Леня!»
Мы с Иржи вырываем друг у друга трубку, чтобы говорить с Миреком.