ка поддержит новый курс. Москва торопится опередить, сорвать работу
съезда.
День 20 августа я провожу в обществе старого друга. Отто Клички, он
заместитель министра иностранных дел, известный у нас человек, опытный
дипломат. Мы с женой и Отто приглашены в резиденцию югославского
посла. За столом те же разговоры, что повсюду: войска придут, не придут.
Оба собеседника реалисты, а я выгляжу наивным, каким, впрочем, бываю ча-
сто; хочется верить, что нравственность в политике все же существует,
должна существовать.
Думаем, что делать, если войска придут. Югославский посол уверяет,
что в такой ситуации, случись это в Югославии, все здоровые мужчины,
натянув тяжелые сапоги, с рюкзаком за плечами ушли бы воевать в горы. Мы
с Отто другого мнения. У нас такого не будет, наши люди уважают человече-
скую жизнь. Если в конфликтной ситуации кровопролитие можно исклю-
чить, чехи до последнего стараются договариваться. К тому же мы надеемся,
почти уверены, что это только угрозы, а на деле между нашими народами
серьезного конфликта быть не может. В 22 часа 30 минут в резиденцию
посла по специальному передатчику приходит сообщение из Белграда; вой-
ска на пути в Прагу. Это канал связи югославского министерства иностран-
ных дел со своими посольствами по всему миру. Мы были так взволнованы,
что вряд ли я вспомню первую реакцию. Реакция у всех одна: они уже здесь!
Мы решаем разойтись по домам. Друзья будут звонить, надо что-то де-
лать, каждый хочет быть у рабочего или домашнего телефона. Быстро про-
щаемся и пешком идем домой. Было около половины двенадцатого ночи, ко-
гда на улице послышался гул. Это шли низко над Прагой тяжелые “Антоно-
вы”. Гул страшный, мы с женой идем молча. Самолетов почти не видно, они
летят с погашенными огнями, различить можно темные тени, плывущие по
небу, как стая больших рыб в воде.
Дома я звоню друзьям, говорим коротко: знаешь? – не знаешь? Вся Пра-
га висит на телефонах. Я звоню в Готвальдов Миреку, но не застаю; очевид-
но, он у друзей. Около половины первого или в час звонит старый друг Ми-
рослав Елинек, главный редактор “Млада фронта”. Скоро он подъезжает к
нам. Мы знаем, до утра спать не будем, быстренько перекусываем и догова-
риваемся, как поддерживать связь, когда город будет оккупирован, где ис-
кать друг друга.
Мы жили На Мичанце, это возвышенность над городом. Стоим на тер-
расе, видим небо и весь город. В домах зажигают огни, и около часа ночи вся
Прага освещена. В половине первого от аэропорта по Ленинскому проспекту
загромыхали танки. Колонны танков. К рассвету они идут в 300–400 метрах
от нашего дома. А когда рассвело, танки оказались совсем близко, один стал
шагах в пятидесяти. Орудия у всех направлены в сторону города. А на том,
что к нашему дому ближе, башня начала вращаться, и жерло уставилось на
террасу, где мы стояли» 1.
Москве все виделось иначе.
Никто не ожидал от чехов такой дерзкой, прямо-таки вызывающей
оценки пройденного вместе пути: «Перед экономикой выдвигались нере-
альные задачи, трудящимся давались иллюзорные обещания. Эта ориента-
ция углубляла неблагоприятную, не отвечающую национальным условиям
структуру производства, тормозила развитие услуг, вела к нарушению рав-
новесия на рынке, ухудшала международное положение нашей экономики,
особенно условия обмена нашего национального труда с заграницей, и в
конце концов должна была валиться в застой…»
Это из апрельской «Программы действий КПЧ».
Как они смеют так писать?
Они кто – югославы? Румыны? Китайцы?
Оставлять такие выпады без ответа Кремль не мог, если так пойдет,
другие народы, с нами связанные, всем нам обязанные, тоже начнут реаги-
ровать на трудности болезненно, искать снова смысл существования, пере-
писывать новейшую историю. Пойдет такая во все стороны цепная реакция,
что не удержать развал социалистического мира, пока пристегнутого, не-
смотря ни на что, к российской цивилизации. Такими или примерно такими
были умствования Москвы.
На этом отрезке истории наша цивилизация оказалась во власти кучки
посредственностей, самих себя назначивших править империей, края кото-
рой они едва различали давно не молодыми глазами. Мудрость уступила ме-
сто воинственности, мы почти не выходим из войн с врагами внешними и
внутренними. Воинственности у нас в крови, как гемоглобина. И когда со-
седний народ вдруг попробовал жить иначе, как живут другие европейцы,
как когда-то жил он сам, открыто выражать свои мысли, обходиться без цен-
зуры, придать мироустройству, как бы оно ни называлось, спокойные черты,
Москва занервничала настолько, что от нее всего можно было ожидать. Тем
более в ситуации путаной: враг вроде бы внутренний, свой, даже «братский»,
но юридически внешний.
Если власть настораживала каждая строптивая индивидуальность, то
можно представить, что она чувствовала, когда вернуть свою индивидуаль-
ность захотел целый народ. Чехословацкие реформы ставили под сомнение
уверенность кремлевских лидеров в их избранности или, по Л.Зорину, «гене-
тической элитарности».
Лучшие европейские умы присматривались к усилиям пражских ро-
мантиков трансформировать одну хозяйственную систему в другую и убеж-
дали Москву, что странам, связанным в общий блок, это ничем не грозит, но
может появиться новый опыт, полезный всем. Было очевидно, что дом раз-
валивается, жить в нем опасно, кто-то должен начать реконструкцию, не до-
жидаясь обвала стен. Реформаторы, принимаясь за дело, гнали из памяти
уроки сталинского СССР и готвальдовской ЧССР, старались забыть о проли-
той в таких случаях крови и с упованием на успех начинали ломать под до-
мом фундамент, на котором держался не только их дом, но квартал. На языке
ортодоксов это было перерождение компартии в социал-демократическую,
отход от принципов марксизма-ленинизма, начало движения Чехословакии
к буржуазной республике. Как ни относиться к идеологам Кремля сорок лет
спустя, их оценка тогдашнего вектора движения была безошибочной.
…Брежнев пишет письмо Александру Дубчеку, или Саше, как по праву
старшего обращается к нему. «Сижу, сейчас уже поздний час ночи. Видимо,
долго еще не удастся уснуть, в голове теснятся впечатления от только что
закончившегося Пленума ЦК КПСС и разговоров с секретарями ЦК республик
и обкомов партии. Пленум прошел хорошо. Если сказать коротко, на Пленуме
речь шла о нынешнем обострении классовой борьбы между двумя мировы-
ми системами, о месте и роли в этой борьбе коммунистических партий, рабо-
чего класса, социалистического лагеря и сил мирового коммунизма…»
На настольном календаре 15 апреля 1968 года.
«…И, как всегда, в таких случаях думаешь не только о своих делах, но и о
своих друзьях, братьях, борющихся рядом, в одной линии нашего обширного
и сложного фронта. Хотелось бы вот сейчас побеседовать, посоветоваться с
тобой, но увы, даже и по телефону звонить сейчас поздно. Хочу положить
свои думы на бумагу, не очень заботясь об отшлифовке выражений…» 2
Брежнев поднимает голову.
За столом члены Политбюро и секретари ЦК КПСС. Это их идея послать
Дубчеку личное письмо, ни к чему не обязывающее, и попытаться располо-
жить к себе, пока события не зашли слишком далеко. Жаркий полдень, солн-
це бьет в высокие кремовые шторы. Брежнев пишет под диктовку соратни-
ков, но своей рукой; у него почерк прилежной курсистки, округлый и четкий.
Как это выглядело, мне потом расскажет А.М.Александров-Агентов, помощ-