Нет, не все! Так не поступают. Нельзя сначала оттолкнуть, затем позвать снова и ждать, что все будет, как раньше. Что забудется безразличие и цинизм, с которыми он прогнал меня.
Я нахмурилась и сложила руки на груди.
— Зачем ты это сделал?
— Поцеловал тебя или отправил таксиста? — иронично поинтересовался Эрик, а затем он примирительно улыбнулся. Той самой светлой улыбкой. От которой возвращается тепло. И пошутил: — Он мне не понравился.
— Так себе отговорка, — съязвила я.
— Такси будет ехать не меньше получаса, я могу доставить тебя в секунду. Подари мне полчаса.
Он снова шагнул ко мне. Изменившийся Эрик. Ласковый Эрик с виноватой улыбкой.
— Замерзла? — спросил, обнимая. Я невольно закрыла глаза, вдохнула его запах — карамель, кедр и пачули. Сладкий и терпкий, сильный. Так бы и обнимала всю ночь, и плевать, что ноги болят.
Но обнимать нельзя — обида все еще душит, и я уперлась ему в грудь руками, чисто из упрямства. Эрик, похоже, даже не заметил. Шепнул лишь:
— Вдохни поглубже. — А через миг мы уже были у него в квартире.
Синее на синем. И из окна темно-синим смотрит осенняя ночь. Ветер стучит в окно голыми ветвями. Комната и Эрик в ней подавляют. Полумрак или скорее полусвет, льющийся из светильников над кроватью. И сама кровать — именно здесь Гектор заставил меня выпить его. Именно здесь Эрик впервые стал другим. Здесь у меня меньше шансов сохранить остатки самообладания, внутри собираются в стаю последние крупицы злости.
— Разве ты не все сказал? — Я отступила на шаг и сложила руки на груди. Под подарком Эрика, приколотым к тонкой ткани блузы, где-то внутри, за пластом из мышц и ребер, отчаянно билось сердце. Дыхание сбилось, на выдохе обжигало обветренные губы.
— Ты ответила на поцелуй, — задумчиво произнес Эрик.
— Ты застал врасплох, — попыталась оправдаться я. Вышло фальшиво.
— Мне не хотелось, чтобы ты ехала к атли. И сейчас не хочется.
— Думаю, их дом защищен достаточно хорошо, и тебе не стоит волноваться.
— Не поэтому.
— А почему?
— Разве непонятно? — Он посмотрел на меня так, будто я не замечала очевидного, и его это раздражало. Напряженный, отчего карамельная дымка окружает его ореолом, идет рябью по воздуху, рискуя заполнить пространство просторной спальни. — Хочу, чтобы ты снова моей была. Понимаю, что глупо этого хотеть после всего, но… Есть в русском языке слово из пяти букв.
Он нервно улыбнулся, словно ему стало неловко за то, что только что сказал.
Я покачала головой.
— Когда любят, так не делают.
— Как, Полина? — Он шагнул ко мне и снова оказался близко, мне пришлось пятиться и в итоге упереться подколенными впадинами в кровать. Невыгодная позиция, отступать больше некуда.
Хочу ли я отступать? Изнутри, обжигая, слезами рвалась обида.
— Ты солгал. Там, в доме Гектора, сказал, что она… — рыдания подавить не удалось, и я всхлипнула. Казалось, не дам воли чувствам, они разорвут изнутри и оставят в груди дыру. — Заставил поверить, что любишь ее!
Эрика, казалось, даже не задело. Он пожал плечами и, не раздумывая, ответил:
— Когда мы с тобой стояли на том пустыре, который открывал портал в кан, ты сказала, что вернешься к Владу и любишь его. Я тоже тебе поверил. Так в чем разница?
Это было неожиданно, я даже растерялась. Стояла и глупо хлопала ресницами, пытаясь придумать достойный ответ. Его не было. Нечестно! Тот случай не в счет. Я ведь… я ведь… о нем думала… Разве нет?
— Я тогда тоже злился, но в итоге понял, почему ты так поступила. Это было глупо, но ты хотела мне добра. Как и я хотел сохранить тебе жизнь. Жизнь, понимаешь?! Разве что-то имело бы значение, если бы умерла? — Он глубоко вздохнул и опустил глаза. — Я бы сорвался, натворил глупостей. А кроме тебя, у меня есть еще и племя, мне нужно думать о скади. Я — вождь, Полина.
— Давай вышьем это на твоей майке! — выдохнула я остатки злости, хотя в душе поняла уже — он прав. Мне нечего ему предъявить. Эрик спасал меня, и я на его месте, скорее всего, поступила бы так же. Но обида иррациональна, а я иногда совершенно не умею контролировать собственный язык… — Не успел это повторять? Вы, вожди, думаете, мы забываем это!
Его глаза потемнели, мне показалось, что карамельная аура тоже, окутала его сгустками тьмы — беспросветной, пугающей. Руки сжали в кулаки, словно он готовился нападать. Нападать на меня.
— Я не все, Полина. Помни это!
Голос оставался спокойным, но лучше бы он крикнул, ей богу. Жар в груди тут же угас, затылок обдало холодом, а в горле застрял ком из невысказанных, обидных слов.