— Ты красивая, — похвалила Тамара.
— Любая была бы в этом платье.
И в колье, подаренном Эриком на день рождения. В легких сандалиях из мягкой кожи. В ореоле предвкушения счастья.
— Поехали, — скомандовала воительница и открыла для меня входную дверь. — Негоже опаздывать.
Я еще раз посмотрела на себя в зеркало. Бледная, лишь на щеках — пятнами лихорадочный румянец. Глаза блестят, губы сжаты. Около ключицы, под самой костью загнанной птицей бьется голубая жилка.
Я действительно сегодня сделаю это? Шаг, который невозможно будет отменить, переиграть. То, что навеки изменит меня. Эрика. Нас.
Готова ли я?
— Идешь? — окликнула меня Тома, и отражение без промедления кивнуло. Оно было готово. Оно рвалось к источнику силы скади.
— Не бойся, — шепнула Тома мне в самое ухо. И когда успела подойти, ведь только что у самой двери была? Легкое прикосновение к спине, успокаивающие поглаживания. Не помню, чтобы когда-нибудь видела ее такой терпеливой. — Эрик любит тебя. Ты будешь счастлива. Поезжай. А когда вернешься, я тебя разрисую. Это будет самый красивый рисунок из всех, что я наносила, обещаю.
Отражение еще раз кивнуло — на этот раз увереннее. Наверное, потому что я кивала вместе с ним.
Я никогда до этого не ездила с Тамарой. Тогда еще, во время беременности и после, с Аланом, нас всегда возил Роберт. Осторожничал, не гнал и постоянно смотрел по сторонам.
Тома лихачила. Резко выворачивала руль, с силой жала на газ и развивала бешеную скорость на центральных улицах. То ли это, то ли предстоящее венчание повлияло, но на крутых поворотах я зажмуривалась и от страха вжималась в сиденье. Мерцали огни ночных витрин, ветер врывался в открытое окно, и кожа от холода покрылась противными мурашками.
У дома, где находился источник скади, были припаркованы две машины — синий «Ауди» Роберта и внедорожник Эрика.
— Когда вернетесь, я тебя разрисую, — в очередной раз напомнила Тамара и изнутри открыла мне дверцу. Не разгибаясь, пристально осмотрела меня, словно пыталась выискать невидимый изъян в макияже или прическе, а когда не нашла, удовлетворительно кивнула: — Ступай.
На улице было холодно, даже морозно. Порывистый ветер пробирал насквозь, а тонкий шелк совершенно не защищал. Впрочем, я почти не чувствовала этого — разве что мышцы свело и идти было трудно. Или я настолько боялась?
Ошибка, если это она и есть, станет для меня фатальной. И слово «никогда», в которое не верила Лара, превратится для меня в палача.
Если это ошибка… Как понять?
Вдруг через несколько лет мы осознаем, что совершенно чужие друг другу? Вдруг Эрик полюбит другую? А если я полюблю не его? А может, мы оба… Что тогда?
У самой калитки я остановилась. Глубоко вдохнула. Где-то вдалеке включилась сигнализации, свет фонаря в двух метрах от меня погас, затем снова вспыхнул и замерцал.
Ты сама этого хотела, помнишь?
Теплые руки на плечах. Взгляд слегка ироничный, прищуренный, отчего в уголках глаз появляется сеточка мелких морщинок. И сами глаза редкого цвета — глубокие и прозрачные.
Я перешагнула границу, защищающую землю от чужаков, ступила во двор. Туфли на тонкой подошве совершенно не защищали от холода. Я судорожно терла пальцы рук, они онемели и не слушались.
Когда он спит, он милый. Раскидывается на кровати, так, что мне нет места. Я сижу в глубоком, мягком кресле и смотрю, не в силах оторваться, как он спокойно дышит…
Пересекла просторный двор, шагнула к дому. Пять ступеней. Дверь.
Трясущаяся рука легла на ручку…
Синий. Он любит синий. И морепродукты. Когда он нервничает, я могу успокоить. Сажусь сзади, распускаю мягкие, как шелк, волосы, и провожу по ним пальцами. Он закрывает глаза и жмурится. Громко дышит. А потом оборачивается, обнимает меня и мы молчим. С ним не нужны слова.
Я зажмурилась и потянула ручку на себя.
Он заразительно смеется — громко, раскатисто. А от его улыбки становится теплее. Шершавый подбородок с ямочкой. Большие ладони, в которых мои просто тонут.
В коридоре темно, и приходится идти на ощупь.
Я родила ему сына.
Я толкнула дверь и вошла в комнату.
Повсюду свечи. Скади очень почтительно относятся к огню, и он занимает почетное место в их ритуалах. Как и запахи. Сейчас тут особый букет. Иланг-иланг и лилия. Легкий сандаловый шлейф.
Роб одет в белое, как и я. В руках — распахнутая книга. Он вне круга, у стены, тени от огня заползают ему на плечи и цепляются за рясу гибкими лапами. Душно. Вокруг все в тумане от аромасмесей, что дымятся в углу, в старинной лампе.