Мимо шли люди, и ему казалось, что каждый должен был спросить у него, чем он, Сергей Васильевич, собственно говоря, занимается. Но люди шли мимо, и только Бубенцова, суровая квартирная соседка, от которой ничего не спрячешь, сказала, заметив повреждения, весьма одобрительно:
— Доездились…
И прошла.
Сергей Васильевич, не бросая тряпицы с пуговицей, поднялся к себе, чувствуя, что глаза его похолодели, а в душе поселилось полное смятение.
Анютка сидела на тахте, установив локти на круглые колени, а голову уместив в ладонях, как в ухвате.
— Анютка, — тишайше спросил Сергей Васильевич, словно больную, — что ты наделала?
Анютка встала как выстрелила и сказала, будто хвастая:
— Человека убила!
Она уже взяла себя в руки…
Я вполне законно лежу на диване, отягощая общество своими свирепыми потребностями, Я — на бюллетене. Добрая докторша ввернула в историю моей болезни какие-то слова, по которым выходило, что руку я сломал себе правильно, по закону. Нет, все можно предопределить, если взяться умело.
Сегодня наведывался Генка. Он посмотрел на гипс, как профессор-костоправ, и, качая головою, поставил точный диагноз:
— Раннее зажигание… Оно всегда в руку бьет… Вы палец закидывали на ручку, а надо палец откидывать.
— Закидывал, Гена, — потупился я.
— Вижу, что закидывал…
Он присел, взял со стола папиросу, закурил и повеселел:
— Теперь главное — не тушеваться!
— Куда уж теперь тушеваться, Гена, — согласился я. — Теперь тушеваться просто некуда…
— А я смотрю — не ездите… Две недели не ездите…
— Три, Гена…
Генка подумал, посмотрел в окно, говоря:
— Может, пока аккумулятор перебрать?
— Гена, возьми ключ и делай что хочешь. Ты же видишь, Гена, что я повержен в прах. Мне нечем защищаться…
— Будь здоров — нечем! Знаете, как гипсом можно врезать?! Особенно если гипс на ноге.
— Ты хочешь, чтобы я сломал себе и ногу?
— Зачем? Я для примера, чтобы вы не тушевались… Ну, что? Будем аккумулятор перебирать?
— Гена, возьми ключ и делай что хочешь. Он удивился:
— Ключ? Зачем ключ? Что же мы, без ключа машину не откроем? Зачем вам волноваться за ключ?
— Спасибо, Гена, ты чуткий человек…
— Станешь чутким… Мне этот гараж вот где!
Генка показал промасленной трудовой рукою на небритый подбородок: Щетина была светлой, вроде бы даже седой.
— Почему же тебе этот гараж не нравится? Ты же сам говорил, что у вас тихое дело — отвез и на боковую.
— Я не вожу… А и возил бы — надоело. Завгар у нас шакал — это точно. Ни сам себе, ни людям. Думаю уйти.
— Куда же?
— У меня братан в колхозе механиком.
— Гена, ты хочешь ремонтировать трактора?
— Зачем трактора? Машины… Они там станцию техобслуживания открывают. Слесаря нужно. — И он встал, чтобы дотянуться до пепельницы.
За окном громоздился город.
Краны подтаскивали к небесам двадцатиэтажные дома, просвечивающие насквозь в ясном морозном дне. Я любил смотреть на эти бетонные корабли с правильными вырезами окон, оживающими на глазах. Я видал их размашистые костяки, и видел, как они зарастали плотью, и ждал, когда они брызнут живым, теплым светом возникающей в них жизни.
— Здорово растут, — похвалил Генка, — пошла отделка… Теперь главное — не тушеваться.
— Да, — согласился я, — красиво. Я люблю смотреть, как вырастают дома, наращивая этажи…
Генка пустил дым:
— Тут смотреть не приходится. Тут самый раз квартиру ремонтировать — материал под боком… У них там такой отделочный материал — нигде не достать…
— Гена! Значит, ты не радуешься этому неудержимому росту?
— Радуюсь… Отчего не радоваться?.. Тут главная радость малярам и водопроводчикам… Если вам, к примеру, плитку надо поменять или раковину — не тушуйтесь…
Мне был неприятен Генкин меркантилизм. Мне всегда казалось, что он несколько однобок и утилитарен. Я перевел разговор:
— Значит, колхоз строит автостанцию?
— Строит.
— Как же они ее открывают, Гена? Где?
— Так, при дороге… Все как надо, по-умному. Братан говорит — колхоз решил и средства отпускает. Если разрешат — откроют… У них пока еще разрешения нет. Какая-то паскуда накапала, что не имеют права. Консервный завод им можно, автостанцию — нельзя… А там председатель — жох парень, правильный мужик! Говорит, главное — не тушеваться. Они уже подъемник купили, гидравлический. И свинарник вычистили. И вот — комиссия! Так и так — тушуетесь? Председатель права качает, подъемник не показывает. Кто это вам накапал? В общем, подождать надо. А мне что? Главное — не тушеваться…
— Погоди, Гена. Они все-таки будут открывать станцию?
— А то! Они ее откроют под видом консервного завода. В свинарнике. Им свиней держать невыгодно. Им коров выгодно. А тут мне надоело…
Светлые Генкины глаза сияли чистым омутом в белых ресницах.
— Мечта у меня такая есть, — пояснил он. — Жить в городе, а работать в колхозе… Четыре сотни положат как пить дать… Конечно, с вашего брата собственника будем брать дороже, но зато сделаем не тяп-ляп…
Он ушел, оставив меня с моими мыслями и воспоминаниями, ибо для меня кончилось время отдавать и наступило время получать…
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
«Свидетель Брюховецкая показала:
— В тот момент, когда я находилась примерно посередине правой стороны проезжей части, то в светофоре включился желтый сигнал. Я ускорила шаг и увидела автомашину марки «Москвич», которая летела на меня. Я побежала к резервной зоне. Я была сильно возмущена тем, что машина марки «Москвич» чуть-чуть не сбила меня. И она сбила мужчину, который упал…»
«Свидетель Пятихаткин показал:
— На проезжей части у линии «стоп» стоял механический транспорт, который ожидал разрешающего сигнала для дальнейшего движения. Когда я отошел от правого тротуара около десяти метров, то в светофоре включился желтый сигнал. Я ускорил свой шаг, смотря в левую сторону, и увидел автомашину марки «Москвич», которая следовала со скоростью около шестидесяти, но не менее сорока километров в час на расстоянии трех метров от осевой линии впереди потока остального механического транспорта. Сбежав буквально с пути следования автомашины «Москвич», я стал смотреть ей вслед, ожидая, что будет. И действительно, на расстоянии около двадцати метров услышал глухой удар. Когда я услышал удар, никакого другого транспорта вокруг не было и удар принадлежал несомненно этой автомашине марки «Москвич».
«Свидетельница Волновахина показала:
— Я видела эту женщину за рулем, когда она уже убила старика. Она была выпивши, так как ехала, ничего не соображая, а когда остановилась, тоже ничего не соображала. Ехала она быстро, ровно бы спешила, а куда — не знаю…»
Теперь я возвращаюсь к себе, сопровождаемый сочувственными взглядами моих соседей, неся свою руку наперевес. Мой автомобиль стоит под снегом, как в гипсовой повязке, — только фары торчат. Он отводит глаза в сторону. Ему неловко, я понимаю.
Миша, слесарь домоуправления, по прозвищу Михаил Архангел, вездесущий молодой человек, представитель ищущего поколения, умеющий смотреть не мигая, встречает меня всякий раз вопросом:
— Машину будем мыть?
При этом он хохочет короткой очередью. Действительно смешно: куда ее мыть, если рука сломана? Пошутив, Миша говорит:
— Хреновина!
Это означает, что рука скоро срастется и тогда уж непременно помоем машину.