Он снял свою толстую шапку и пуховик и превратился в приятного респектабельного человека в национальной одежде — белых штанах, рубахе и жилетке. Он протягивает моему жениху похожий комплект одежды. Но Десяткин заявляет:
— Я с полным уважением отношусь к национальным обычаям жителей Индии, то есть Бхарата, но переодевать свой деловой костюм не считаю возможным.
И никто не посмел лезть к нему с уговорами. Есть все же в нем что-то такое, что вызывает почтение и трепет.
Обе сестры, не сговариваясь, одинаковым жестом показывают мне большие пальцы, направленные в потолок: «Во!» А я в очередной раз думаю: костюм Макса что-то скрывает, я просто не заметила — потому что была очень занята.
— Знаешь, а тебе идет сари, — глубокомысленно выдает Десяткин, осматривая меня сверху донизу. — Выглядишь замечательно. Только помни, что по легенде ты — АСС и моя личная ассистентка. Советую не привлекать к себе особого внимания. Можешь вообще игнорировать вопросы посторонних. Здесь не принято девушке общаться с незнакомыми мужчинами. Местные воспитанные дамы не разговаривают даже со своими родственниками-мужчинами, кроме мужа, сына или отца. В любых сложных случаях ссылайся прямо на меня — отвечай, что я тебе запретил.
Я мысленно фыркаю. Как бы Максу не понравилось контролировать мой круг общения не только здесь, а вообще везде и всегда. Мне так и хочется ему ответить «Слушаю и повинуюсь, мой господин!», и демонстративно отвесить земной поклон.
Останавливает одна мысль: а вдруг Макс не поймет, что это шутка?! Я еще не вполне понимаю границы его юмора. Мы направляемся к выходу.
Слышу шум и приветственные крики извне, вижу в дверном проеме яркий свет прожекторов. Первой из самолета выходит Вика, задерживается на верхней площадке трапа, оценивая происходящее снаружи и переговариваясь с кем-то через гарнитуру наушников.
Мне кажется, или в ее ладони, прижатой к бедру, блеснуло и спряталось какое-то оружие? А что находится в черном кейсе в ее другой руке, даже угадывать не берусь.
Наконец, она оборачивается к нам, кивает и начинает спускаться. Следующим по проходу идет Макс, за ним я, потом господин Маной и все остальные.
Мой жених выходит из самолета и останавливается. Крики обрываются на полуслове. Наверное, его все разглядывают, и так внимательно, что на простое «Hi!» сил просто не остается.
Зато становится отчетливо слышен какой-то механический гул. Десяткин поднимает вверх руку и помахивает в качестве приветствия. И встречающие отмирают: выдают разноголосым хором что-то похожее на длинное «О-о-х». А потом продолжают радостно кричать.
— Вчера в разные СМИ, — говорит мне переводчик, почти без акцента, — откуда-то появилась информация, что первого января, в христианский Новый год с неба спустится российский чудо-богатырь, который изменит жизнь простых индусов к лучшему. Поэтому такая толпа. Они считают его человеком.
Я чуть не подпрыгиваю: значит, сам господин Маной уверен в обратном?! Почти как я? Хотя видел моего жениха близко еще без дурацкого крема и разговаривал с ним?
Мне приходится на время закрыть глаза, вцепившись в поручни, чтобы справиться с волнением. Нет, он ошибается, Макс — человек, мой дорогой, мой любимый мужчина!
— А я? — спрашиваю переводчика, оборачиваясь. — Лично вы меня кем считаете?
— Вы — прекрасная девушка, разумеется, — широко улыбается он. — Матаджи — будущая мать. Такие стройные и белокожие у нас очень ценятся. Добро пожаловать в Бхарат! Не знаю, что вас заставило притворяться подружкой робота. Надеюсь, здесь вы встретите настоящего мужчину. Кстати, я вдовец. И впечатлен вашей красотой, Ирина.
Глава 8
Я не притворяюсь! — собираюсь я ответить этому Маною. — Я от Десяткина ребеночка хочу, потому что он никакой не робот, я это чувствую! И докажу сама себе и всем остальным. А местным мачо придется как-нибудь обойтись без меня. Не за этим я прилетела в Индию, точно.
Открываю рот и тут вспоминаю рекомендацию Макса не общаться с посторонними мужчинами. Поэтому отворачиваюсь, гордо не отвечая. Я в сари — и господин переводчик должен с этим считаться.
Шагаю на площадку трапа, становлюсь рядом с любимым и осторожно беру его под руку. Здесь совсем тепло. Меня ослепляет свет множества прожекторов, оглушают крики радости. А когда я немножко привыкаю, то замечаю, кроме пестрой орущей и радостно подпрыгивающей от избытка чувств толпы, множество военных вокруг — на земле и даже в небе, в зависших над головой вертолетах.