– А-а-а…
Гинеколог, что ли? Нет, конечно! Здесь Казачья Лопань. Здесь таможня! И так спокойно, с достоинством, но и с не меньшим рвением он таки ей туда, ну, в эти самые… А она уже хрипит:
– Мушчы-ы-ы! – и тишина.
По вагону ходят храпы: «Хр-б-б!..»
Он на хрип ее не реагирует, она уже сказала свое слово. Тут я вижу (с темнотой мои глаза уже на «ты»): он оттуда извлекает вот такую упругую пачку – он так пальцем пробежал-прошелестел – и громогласно объявляет ей диагноз, как будто в назидание потомству:
– Так, одной пачкой 10 (десять) 000 (тысяч) долларов валюты!
Глаз наметан, и, скорее, не ошибся. Я обмер: это ж надо?! Чтоб так вычислить!
И тут все, кто делал вид, что они спят, враз очнулись – весь плацкартный № 8 – как будто только этого и ждали и так слаженно и изумленно выдохнули:
– Ах!
Еще б не «ах!»: одной пачкой целых десять тысяч!
Она, конечно, тут же сникла, что попалась. И он не преминул:
– Пройдемте в тамбур! – пригласил ее на выход. Но поначалу та никак не приглашалась:
– Никуда идти я не пройду!
Но силой закона… Нет, не волок, но очень настоятельно. А эти все опять храпели, как один, или притворялись, что храпели – наши люди, что еще сказать? Поплелась за ним, как обреченная. Кто еще не знает: выводят в тамбур, чтобы дожимать.
Что они там выясняли, – мне неведомо. Вероятнее всего, контрабанду ту они по-братски… То есть, она все ему, как брату, отдала. Вернулась убитой, вся опухшая от слез. На вялых и безжизненных ногах. Упала, опустошенная в прямом и переносном, на рундук. Слезы кончились. Сидит, и ни «мушчына», ничего уже, а только, доходя, так тихонько подвывает: «И-и-и…» – осиротевши на большую сумму денег.
Хотел я было успокоить:
– Ну, не плачьте!
Я хотел. А потом подумал: плачь не плачь…
Такая бедная!
Какая бедная, она еще не знала…
И вот тут… Теперь, прошу: внимание!
И тут к нам входит! Настоящая!! Таможня!!!
Лет до пятнадцати я находился под домашним арестом. Таких, как я, лицемеры с умиленьем называют «домашний ребенок». Но чего нам это стоило, домашним! Нет, из дома я, конечно, выходил. Обычно в школу. Но не один, а с папой, и обязательно за ручку – да, вот так. И так, представьте, до восьмого класса.
Я это помню, как сейчас. Идем мы в школу. Вот-вот она уже за поворотом. Я молю:
– Ну папа, отпусти! – неловко мне.
Некоторые в классе уже любят друг друга, и не только с помощью записок, а он меня за ручку – стыдно, да? Все потешаются.
И представьте, я вырвал руку из его ладони! То была неслыханная дерзость. Мой папа неприятно изумился:
– Слава, я не понял.
– А чего не понимать? Уже не маленький…
А на море! Это ж были экзекуции: «Слава, ну-ка, быстро из воды! А ну, не загорай! Не пригорай! Слава, от детей подальше! Выплюнь косточку! А я сказала: выплюнь! Вот зараза!» – это ужас! Прощай, свободная стихия, – здесь родители!
И я решил порвать с такой обыденностью. Я не животное – меня пасти не надо. Сколько жизни той: я хочу – один – увидеть мир! И в десятом классе взбунтовался:
– Всё, я больше не могу, долой «за ручку»! Дети, убегая из домов, совершают в мире кругосветки. Я не хочу из дома убегать, я хочу уехать – и вернуться. Но, чтоб вернуться – я хочу уехать, вам понятно? Короче: я свободный человек, мне по свету нужно разъезжать!
Те – ни в какую:
– Сам?! Ну, ты совсем! Ты погибнешь, Слава! Ни за что!
Сколько слез, истерик, причитаний! Но я же, кто не знает, я упертый! Мои буря и натиск оказались таковы, что они дрогнули:
– Езжай, куда ты хочешь…
Я хотел!
Я хотел на Соловки – и посетил. Сам, а не за ручку, между прочим! В Одессу – и она открылась мне. Как и Москва, и Ленинград, и Шувеляны…
«Родители берут реванш карманами», – я написал и сразу оценил: вот как быстро я до главного добрался!
Когда из дому я впервые уезжал… Боже, и чего я не наслушался! Особенно запомнилось одно: «Слава, ты домашний же ребенок, ты такой наивный и доверчивый, что тебя сочтут за честь обворовать, так позволь…» – и предлагают вшить мне под одежду несколько карманов. Этих «несколько», как оказалось, где-то тридцать. Я был подшитым с ног до головы.
– Зачем?!
– Вот! Если деньги украдут из одного, – а ты такой: у тебя же украдут наверняка, – так есть другой, а если из другого, для чего же третий и так далее?! А на остаток ты продержишься достойно. И еще: как ни крути, кругом же люди, – не уставай свои карманы инспектировать…
Идею я, конечно же, приветствовал. Что, вез я много денег? Та какое?! На карман – ну, рубль, ну два, от силы, пять…
И вот Одесса, Ленинград, Москва… Я хотел увидеть мир, какой он в жизни.