— «Пепельная Завеса»!
Заклинание сработало инстинктивно. Облако горячего пепла ударило наемнику в лицо. Он взвыл, заходясь в кашле. Глаза его на мгновение ослепли. Этой секунды мне хватило. Весь мой страх, вся моя ярость, вся моя любовь к тем, кто был в том доме, вложились в один-единственный удар. Я шагнул вперед и вонзил свой меч ему под ребра со всей силы.
Лезвие вошло с отвратительным, влажным хрустом. Тепло чужой крови хлынуло на мою руку. Наемник захрипел, его глаза удивленно расширились. Он посмотрел на меня, потом на рукоять меча, торчащую из его бока, и рухнул на землю.
Меня вырвало. Желчь и страх обожгли горло. Но я заставил себя выпрямиться. Я выдернул меч. Я больше не был ребенком.
Битва на площади достигала своего апогея. Каэлан дрался как одержимый. Вокруг него уже лежало несколько трупов, но на их место вставали новые. Я видел, как подкрепление, еще десяток этих тварей, выбежало из леса. Надежды не было.
Гром взревел в последний раз. Пятеро наемников окружили его. Один подрезал ему ноги, и гигант рухнул на колени. Они добили его копьями, смеясь и крича. Щит Арнора в этой деревне пал.
И тут появился он. Главарь. Хакон Мясник.
Он вышел из дыма горящего дома, спокойный и безучастный, как смерть. Его тяжелая броня была черной, как сама ночь. Он не бежал. Он шел. И от одного его вида хаос на площади начал упорядочиваться. Наемники расступались перед ним.
Он посмотрел на Каэлана, который, тяжело дыша и истекая кровью из нескольких ран, один стоял посреди горы трупов.
— Впечатляет, — голос Хакона был спокоен, почти вежлив. — Для гарнизонной крысы ты дерешься слишком хорошо. Легион?
— Я отправлю твою душу в ад, мразь, — выплюнул Каэлан.
— Возможно, — равнодушно согласился Хакон. — Но сначала ты покажешь мне все, на что способен.
Их бой был коротким и страшным. Это не был поединок равных. Это было избиение. Каэлан вложил остатки сил в отчаянную атаку, его клинок сиял, как сверхновая. Хакон же просто стоял на месте. Его тело окуталось не просто сиянием, а плотной, черной аурой, которая, казалось, пожирала свет.
Он отбивал удары Каэлана с ленивой, оскорбительной легкостью. Затем его меч двинулся. Я не увидел самого движения. Я увидел лишь результат.
Три молниеносных вспышки. Меч Каэлана разлетелся на куски. На его груди расцвели три глубоких, кровавых росчерка. Он застыл на мгновение, глядя на Хакона с недоумением. А потом медленно, как срубленное дерево, рухнул на землю. Мой учитель был мертв.
Я закричал. Это был не мой голос. Это был крик какого-то другого существа, полного первобытной ярости и горя. Я сорвался с места и побежал на него, на этого монстра, занеся свой маленький меч.
Хакон повернул голову и посмотрел на меня. В его глазах не было ничего, кроме холодного любопытства. Он даже не стал доставать меч.
Когда я подбежал, он просто выставил ногу. Я споткнулся и полетел на землю. Прежде чем я успел подняться, тяжелый сапог опустился мне на спину, впечатывая в грязь и кровь. Я почувствовал, как хрустнули ребра. Боль была ослепляющей.
Он присел на корточки рядом с моим лицом. От него пахло смертью. — Ты хотел быть воином, щенок? — его шепот был тихим и ядовитым. — Вот тебе первый урок: всегда знай свое место. Твое место — в грязи. Вместе с остальными червями, которых мы сегодня давим.
Он схватил меня за волосы и с силой приложил лицом о землю. Снова. И снова. Я почувствовал, как что-то хрустнуло в носу. Теплая кровь залила лицо.
— Умирай медленно, — бросил он, теряя ко мне всякий интерес.
Он встал и пнул меня в бок. Я услышал еще один хруст — кажется, рука. Боль была такой сильной, что мир начал меркнуть. Он бросил меня умирать. Это было самое страшное унижение.
Я не знаю, сколько я лежал без сознания. Когда я очнулся, крики стихли. Слышалось лишь потрескивание огня и стоны умирающих. Сломанная рука горела огнем. Каждое движение отзывалось агонией. Но я полз. Полз к своему дому. Единственное, что двигало мной, — это отчаянная, безумная надежда.
Дверь была выбита. Я вполз внутрь.
Отец лежал у порога. Он не отступил ни на шаг. Вокруг него — два трупа наемников. Его топор был зажат в руке. Он защищал нас до последнего вздоха.
— Мама...
Я прополз в спальню. И мой мир окончательно рухнул. Она лежала у недоделанной колыбели, пытаясь закрыть ее своим телом. На ее лице застыло выражение любви и ужаса. Кровь пропитала ее платье там, где была новая жизнь. Они убили их обоих.