Сначала он полтора месяца находился на общих, дорожных работах. Ночевать заставляли под открытым небом. Кормили помоями. Каждый день с утра приезжали какие-то непонятные личности, предлагали переходить на службу в немецкую армию. Желающих не находилось.
В конце второго месяца плена Крысина перевели в похоронную команду. По десять — двенадцать часов в сутки разбирал он завалы смердящих останков человеческих тел, отбрасывая в сторону руки, ноги, полусгнившие головы, усыпанные червями и мухами внутренности, искрошенные металлом кости. Задача у похоронной команды была одна — находить сохранившиеся целиком трупы немецких солдат, складывать их в длинные ряды и, после осмотра немцами и опознания по медальонам своих убитых, строить где-нибудь на опушке леса бесконечные шеренги еловых и берёзовых крестов и закапывать под ними трупы.
Однажды, во время очередного разбора завала убитых, с Крысиным случился приступ неостановимой рвоты. Спазмы горла и живота были настолько сильными, что он даже несколько раз терял сознание. Конвойный солдат пытался застрелить умирающего, как ему показалось, пленного, но тот, лёжа на земле, каждый раз открывал глаза, поднимал на немца умоляющий взгляд, и конвоир опускал автомат.
На следующий день, когда только ещё подходили колонной к месту работы, Николай издалека уловил принесённый ветром удушливый запах человеческого тления. Зажав рот руками, вдавив локти в живот, он огромным усилием сдержал рвоту, но как только увидел оскаленные, гнойные лица мертвецов, пустые глазницы, развороченные внутренности — с ним снова случился сильнейший приступ неудержимой рвоты, живот и горло содрогались в конвульсиях, и он опять потерял сознание.
Его привели в себя свои ребята, пленные, скрыто уложили в надёжное место, подальше от глаз конвойных, а вечером помогли добраться до барака.
На следующее утро всё повторилось.
Так продолжалось несколько дней. Николай высох и пожелтел. По ночам его мучили страшные боли в желудке, снились кошмары. Однажды он увидел во сне отца — Фома силился что-то посоветовать, что-то сказать, беззвучно шевелил губами. Потом появилась Тоня, звала к себе, протягивала руки… Мучительные, изнуряющие сны огненным вихрем неслись каждую ночь через его воспалённое подсознание, жгли нервы, трясли тропической лихорадкой, безжалостно потрошили, обгладывали нутро. Ночи трепали, мочалили, изматывали, уносили последние силы. Но пробуждаться не хотелось. День был страшнее, безумнее ночи.
Николай чувствовал, что погибает, что быть на земле ему остаётся совсем немного. Жизнь исчезала из него. Какая-то центральная, главная жила, соединявшая волю с бытием, становилась всё тоньше, всё напряжённее, она звенела жалобной струной, готовая вот-вот оборваться. Свет мерк в его глазах, мозг оплывал и медленно гас, всё потухало вокруг, задёргивалось чернотой. Способность к сопротивлению распадалась, истлевала, осыпалась пеплом… В один из вечеров, вернувшись с какого-то особо непереносимого, гигантского, ужасного по своим размерам кладбища, Николай, встав на колени перед товарищами по бараку, стал просить их, чтобы они помогли ему покончить с собой. Со слезами на глазах он просил товарищей помочь ему повеситься… Он хотел, чтобы его повесили свои, чтобы его лишили жизни не немцы, а свои, русские люди, он хотел принять смерть из своих, русских рук.
Барак молчал. Потом кто-то ударил Крысина сзади в спину. Он упал на залитый водой пол и потерял сознание. Его перенесли на нары. Очнувшись, он снова впал в истерику, бился головой о доски, хватал за руки соседей, прося надеть петлю. На него не обращали внимания. Постепенно он затих и забылся. А ночью, во сне, к нему пришло решение… Он увидел во сне отца — Фома кивнул ему, не возражая…
Через неделю, во время утреннего построения, когда в лагерь снова приехали вербовщики, Крысин вышел из строя и, обратясь к переводчику, сказал, что он согласен перейти на службу в немецкую армию…
Его сразу же отделили от общей массы пленных, привели в чистое помещение. Вошёл переводчик.
— Будешь зачислен в учебную команду вспомогательных войск, — отрывисто сказал он. — Срок обучения месяц. Потом служба в специальных охранных и полицейских частях. Согласен?
Николай молча опустил голову.