Например, такой. По мнению многих учёных, увеличивающееся сейчас за счёт деятельности человека содержание углекислого газа в атмосфере Земли должно привести к повышению её температуры. Как подействует этот эффект на шельфовые ледники? Ведь если они станут тоньше, всплывут в тех местах, где лежали на грунте, и, расколовшись, будут вынесены в море, это ускорит сток льда из центральных областей Антарктиды. Оценки показывают, что если это произойдёт лишь на шельфовом леднике Росса, то и тогда уровень Мирового океана поднимется на 4 — 5 метров. Море затопит такие центры цивилизации, как Ленинград, Бостон, Венеция, сотни других портов и густонаселённых прибрежных областей разных стран. Произойдёт это или нет — ответ может быть найден на шельфовом леднике Росса.
Вот почему и в Институте географии АН СССР, где я работаю, и в Арктическом и Антарктическом научно-исследовательском институте, которому подчинены советские антарктические экспедиции, высказались за то, чтобы принять предложение. Я был назначен руководителем наших исследований.
Сложнее было с подготовкой оборудования для экспедиции. И вот тут настала пора ввести ещё одно действующее лицо — Виктора Загороднова. Он пришёл к нам в институт лет восемь назад. Молодой человек с окладистой «геологической» бородой, в штормовке спросил, не нужны ли лаборанты…
Витя оказался незаменимым работником. Он готовился писать диплом по электронике в Московском энергетическом институте и имел умные руки рабочего человека. Умел сваривать, работать на всех станках, мог собрать любую электронную схему и, что тоже немаловажно, любил экспедиционную жизнь.
— Понимаешь, Витя, — говорил я ему, — на нашу долю в Проекте приходится выяснение вопроса, тает или намерзает лёд у нижней поверхности ледника. Чтобы ответить на него, имеются разные пути. Один из них — взять образцы по всей толще ледника, и если у нижней поверхности идёт намерзание, то образцы нижних горизонтов окажутся состоящими из морского льда. Толщина его позволит сказать, какова скорость намерзания. Этот путь, — продолжал я, — уже наметился. В Ленинграде, в Институте Арктики и Антарктики, работает инженер и изобретатель Валентин Морев. Он создал лёгкое и надёжное буровое оборудование для проникновения в толщу ледников.
Мы с Моревым начинали эту работу ещё на дрейфующей станции «Северный Полюс 19» много лет назад. Специальное нагревательное устройство, питаемое электричеством с поверхности, позволяет протаивать лёд так, что не только образуется скважина, но можно и поднять на поверхность её сердцевину, то есть керн. Каждый раз, когда труба бура заполняется керном, бур вынимают, а пространство, где он находился, заполняют свежей порцией спирта. Это предохраняет скважину от замерзания…
Был и второй путь — придумать и сделать приборы, чтобы поместить их под ледник и по ним судить о характере происходящих процессов: например, разместить в море под ледником Росса специальные датчики, которые бы точно регистрировали положение нижней поверхности ледника. Тогда сравнение наблюдений, произведённых через достаточно длительное время, позволило бы получить величину таяния — или же намерзания — за этот период.
А что, если, проткнув ледник насквозь, опустить через лёд длинную штангу, тал, чтобы верхний конец её оставался в скважине и со временем навечно вмёрз в ледник, а нижняя часть штанги ушла бы в море, под ледник? Тогда можно было бы укрепить на ней открывающийся под водой зонтик, без материи конечно, и на каждую его спицу поместить датчики, смотрящие вверх…
От таких датчиков можно посылать какие-то сигналы вверх через воду, они достигнут ледяного дна ледника, отразятся от него, пойдут обратно вниз. Через некоторое время они достигнут тех же датчиков. Если измерить время, прошедшее с момента посылки сигналов вверх до их прихода обратно, и знать скорость распространения этих сигналов в воде, то легко определяется и расстояние от датчиков до нижней поверхности ледника. При таянии у дна ледника это расстояние будет расти, при намерзании — уменьшаться во времени. Витя посоветовал попробовать использовать в качестве таких сигналов ультразвук. С его помощью расстояние можно мерить с большой точностью.
Идея эта показалась заманчивой, и я предложил Виктору, которому предстояло работать над дипломным проектом в МЭИ, сконцентрировать своё внимание на вопросах распространения ультразвуковых волн в воде.
Шло время. Бурами Морева мы пробурили уже не один ледник: на Кавказе, Памире, Полярном Урале, а Виктор защитил диплом, в котором были и ультразвук, и вода, и лёд в нужном сочетании. Правда, когда я как один из руководителей дипломного проекта предложил включить в него описание будущего эксперимента на леднике Росса, сотрудники кафедры скептически улыбнулись: «Вы лучше уберите все это, диплом и так хороший, а с вашей экзотикой он будет выглядеть несерьёзно». Мы не возражали, ведь главный вывод дипломной работы всё равно оставался — предложенный «зонтик» должен работать.
Я сообщил в штаб Проекта, в город Линкольн, об ультразвуковом устройстве и о том, что хотел бы взять с собой инженера Виктора Загороднова. Сообщил также и о том, что мы можем пробурить ледник своими силами. Предложения были приняты, правда, не целиком: бурение с отбором образцов по всей толще ледника руководство Проекта оставляло за собой.
— Считай, что ты уже член Проекта, — сказал я Виктору.
Но он встретил мои слова недоверчиво:
— Что?… Вы думаете, мы полетим со своими самодельными штучками в Америку и Антарктиду?
— Да, да, Витя! Всё будет хорошо…
Сначала мы должны будем лететь в Вашингтон, потом в Линкольн, потом в Лос-Анджелес — отправной пункт антарктической экспедиции, потом на Гавайские острова — там мы заправимся, а уж оттуда — прыжок в Новую Зеландию, где в городе Крайстчерч получим тёплую одежду, и дальше, через океан, тоже самолётом, на станцию Мак-Мёрдо — главную американскую базу в Антарктиде.
— Эта дорога мне хорошо известна, — говорил я Виктору, — так что не заблудимся. С Мак-Мёрдо перелетим в центр ледника Росса. Американцы пробурят для нас дыру, мь опустим под лёд наш «зонтик» и…
Говоря это, я чувствовал, что Витя не верит Ни одному моему слову. По-видимому, никто до сих пор не рисовал ему воздушных замков так откровенно и беззастенчиво. Однако это не помешало ему с энтузиазмом взяться за изготовление «зонтиков»…
К этому времени белая равнина ледника Росса была разделена на карте сериями линий, обозначенных цифрами и буквами, на квадраты со стороной около пятидесяти километров, и в каждом углу каждого квадрата на местности были установлены вехи, положение которых очень точно определялось с помощью спутника. Наблюдая за изменением координат с течением времени, можно было судить о скорости движения льда и его направления.
Тяжёлые американские самолёты начали летать над ледником, и радиолокационная аппаратура, установленная на них, позволила определить толщину ледника и глубину моря под ледником. На основе полученной информации было выбрано место для бурения, оно пришлось на пересечение линий «J» (по-английски произносится «джей») и 9 (по-английски — «найн»). В связи с этим будущую станцию решили назвать просто: лагерь J9, что по-английски звучит «Джей-Найн».
Бурение на станции стало главной частью Проекта. Однако первая же попытка пробурить ледник в районе лагеря, где толщина льда превышала четыреста метров, закончилась неудачей. Так же закончилась и вторая попытка, в следующем сезоне.
Между тем началось изучение и других шельфовых ледников Антарктиды. Известный полярник академик Алексей Фёдорович Трёшников, в то время директор Арктического и Антарктического научно-исследовательского института в Ленинграде, возглавил комплекс работ по изучению шельфовых ледников в составе Советских антарктических экспедиций. В 1975 году участники одной из этих экспедиций во главе с океанологом Львом Саватюгиным прошли термобуром Морева насквозь более четырехсот метров толщи шельфового ледника в районе станции Новолазаревская. Они успели даже опустить через скважину планктонную сеть в надежде получить ответ на вопрос, есть ли там жизнь. Но скважина замёрзла слишком быстро. Сеть и аппаратура так и остались где-то у дна… Наконец нам пришло письмо из-за океана. Лихорадочное оформление выездных документов, сбор и упаковка тысяч килограммов различного оборудования. В последнюю минуту решили всё-таки взять с собой бур Морева и лёгкую буровую лебёдку, которую сделал Виктор. Ведь бурение у наших коллег шло плохо, год за годом Проект откладывался. Конечно, неудобно было без особой надобности предлагать американцам своё оборудование, но всё же мы решили подстраховаться и, как потом выяснилось, правильно сделали.