Но под Новый год он явился. Живой. Настоящий. Одетый в увольнительную форму береговой артиллерии, он стоял в дверях красной комнаты Сисселы, раскинув руки.
— Сиссела! — кричал он. — Красотка!
Сиссела тоже раскинула руки, и широкие рукава ее индийского платья взметнулись, как ангельские крылья. Из-за ее спины улыбались Анна и Магнус, а Пер, покашливая, поправлял галстук. Сама же я стояла с Торстеном в одном из ярко-красных углов, но, едва Сверкер переступил порог, шагнула ему навстречу. И в тот же миг увидела, что он пришел не один. Девица с подмалеванными глазами прислонилась к стенке в передней и вдумчиво жевала жвачку. И вовсе дом не загорелся, и земля не разверзлась, и языки пламени не палили мне грудь. Но я застыла на месте.
Кто-то положил руку мне на плечо, смеющийся голос промурлыкал мне на ухо:
— And her face, at first just ghostly, turned a whiter shade of pale…[28]
Я повернула голову. Магнус.
Стеклянные двери Русенбада поблескивают в темноте. Сиссела приостанавливается.
— Без четверти девять, — произносит она. — Не рановато ли?
Я искоса взглядываю на тени под деревьями. Мари по-прежнему там, только подняла воротник куртки и натянула на подбородок. Замерзла, наверное. Я поеживаюсь, а потом поворачиваюсь к Сисселе и качаю головой. Нет, не рано. Чтобы добраться до канцелярии премьер-министра, тоже нужно время, даже для члена кабинета. В особенности если сей последний не может говорить.
Сиссела в Русенбаде раньше не бывала. Теперь встала посреди вестибюля, озирается, потом одобрительно кивает. Я тоже киваю — в знак согласия. Да, красиво. Мрамор. Скульптуры. Стекло, латунь. Я-то знаю, что это только начало, что там, в глубине, эти чертоги власти еще прекраснее. Когда-то мне, начинающему журналисту, они напоминали предвечерний лес. Блекло-синие ковры засасывали, гасили все звуки; стены, выдержанные в той же гамме, преображали свет в сумерки. Даже самые яростные из яростных журналистов понижали голос, вступая в эти синие коридоры — не из почтения к власти, но из уважения к тишине.
Сегодня тут иначе. Светлее. То, что раньше казалось лесом, теперь сделалось каменной горой. Русенбад превратился в пещеру горного короля, где двери открываются в неожиданных местах, на миг обнажив сияюще-белый мрамор, золотистое дерево и пестрый кретон обивки, прежде чем снова захлопнуться. Под землей ветвится громадный лабиринт из переходов и коридоров, соединяющий Русенбад с другими правительственными зданиями. Там разносится эхо торопливых шагов и человеческих голосов, но в недрах самой горы по-прежнему очень тихо. Но тишина эта — не та, что раньше. Не лесная тишь. Но тишина ожидания, напряженная, затаившая дыхание, которая воцаряется, когда из всего множества лишь кто-то один знает, что произойдет в следующий миг.
Сиссела это чувствует. Говорит приглушенным голосом, предъявляя удостоверение охраннику и объясняя, что она тут в качестве сопровождающей. Министр международного сотрудничества не может говорить, поэтому ей, Сисселе, нужно быть рядом с ней и говорить за нее. Охранник вертит в руках пластиковое удостоверение, потом закрывает окошечко и начинает телефонные переговоры. Нам не слышно, что он говорит, но, разговаривая, он слегка улыбается мне — торопливой, едва уловимой улыбкой, означающей, что он, разумеется, узнает меня и что сожалеет, но правила вынуждают его проверять мою подругу. В ответ я чуть раздвигаю уголки рта. Это не совсем улыбка, просто знак, подтверждающий: я вовсе не обиделась. Я усвоила урок. Я всего лишь министр шведского правительства и не более.
Нам предстоит миновать еще две стеклянные кабинки с охранниками, прежде чем мы попадаем в коридор, ведущий к премьеру. Там почти темно, единственная лампочка горит над дверью в кабинет секретарши. Я встаю на пороге, Сиссела вытягивается на цыпочках за моей спиной. Проходит мгновение, прежде чем секретарша нас замечает. Я киваю, ища в ее глазах хоть намек — что меня ждет? — но не нахожу ничего, ее взгляд чист и равнодушен.
— О! — восклицает она, словно вдруг вспомнив, что меня пригласили. — Ну конечно.
Мы делаем шаг через порог. Секретарша смотрит на Сисселу и хмурится.
— А вы, простите, кто?
Сиссела протягивает руку.
— Сиссела Оскарссон. Я друг Мэри. Она ведь не может говорить. Я должна помочь ей. Я ради этого и пришла.
Секретарша поднимает брови.
— И вы полагаете, что вам следует пройти к премьер-министру?