— Пущай ворчит, дурное дело нехитрое, — сказал он и, заметив зятя, отсалютовал стаканом с первосортным бурбоном.
«Бешеный пес загрыз еще одну банду: преступление или правосудие? Эксклюзивное интервью нашей журналистки с одной из жертв Дочиле». Новый костюм, сшитый на заказ, сидел как влитой. Киллиан сложил газету и пододвинул себе чашку с кофе. Пес по кличке Дон встал на задние лапы и склонил голову, прося угостить и его.
— Ты в курсе, что сюда собакам нельзя? — поинтересовалась Мэдб.
— Дон же совсем ручной.
— А я разве про него говорила?
Казалось, что прошедшие годы ее ничуть не изменили. Даже неизменные подтяжки остались на месте, как и скукоженная тряпка, которой она замахивалась на чересчур докучливых клиентов.
— Живите вечно, — просто сказал Киллиан.
— А как иначе — на вас, дураков, никаких лет не напасешься. Если бы не сестры, то совсем дело дрянь было бы.
— У них тоже есть свои пабы? И где же?
— Да везде, — ответила Мэдб.
— Даже в Перу?
— И в Москве, — сказала Мэдб самым серьезным тоном.
— И в Сиднее?
— И в Гонолулу, и даже в Катманду.
— А где это?
— Одно скажу: далеко.
Поняв, что от хозяина он ничего не добьется, Дон фыркнул и обратил свой взор на Мэдб. К тому времени в пабе не осталось никого, кроме них, и старуха благосклонно кивнула.
— Ладно, псина, пошли, посмотрим, что можно сделать.
Дон махнул хвостом и, быстрее пули обежав барную стойку, унесся следом за Мэдб. Киллиан допил кофе и вновь взялся за газету. Звякнул дверной колокольчик, и внутрь вошел запоздалый посетитель.
— Я слышала, ты любишь кино?
Киллиан обернулся.
— Я и в театр могу.
Белые волосы ровными волнами скатывались на твидовый костюм. Эмбер улыбнулась и, порывшись в сумочке, извлекла на свет два билета. Длинные красные ногти словно подчеркнули название фильма.
— «В порту» с Марлоном Брандо. Только не говори, что ты на него уже ходил.
— И в мыслях не было.
Женщина подалась вперед, словно намереваясь его поцеловать, но взгляд ее упал на газету.
— Как тебе моя статья? — спросила она.
— Так и не понял, герой я там или злодей.
— А это уже решат читатели, — сказала она, скрепив свои слова поцелуем.
***
В баре пусто. Старуха Мэдб переставляет банки со специями, и некоторые из них подозрительно напоминают человеческие уши. Человек, что наблюдает за ней, лишен всяких иллюзий, что она может его увидеть, и потому не стесняясь разглядывает ее сухопарую фигуру.
— Но все-таки я вижу, — поворачивается к посетителю Мэдб и смотрит прямо на вас.
Чувствуя ваше изумление, она ставит на барную стойку два стакана и разливает по ним янтарную жидкость из невесть откуда взявшейся бутылки. Свечи трепещут в подсвечниках от сквозняков, и тени отплясывают на нее лице замысловатые танцы. — Чего ждешь, солнце? Приходи, я жду, не одной же это пить прикажешь, — говорит она, и внезапная улыбка озаряет ее лицо.
Свет становится ярче. Смотреть на него почти нестерпимо, и слезы сами наворачиваются на глаза.
Конец