— А ты, да-да, ты, — повернулась Мэдб к Киллиану. — Ухи откручу и в банку засуну.
— А меня-то за что? — притворно возмутился Киллиан.
— За все хорошее. Думаешь, раз здесь больше не работаешь, то махать кулаками я тебе по старой дружбе позволю?
— Мечтать не вредно.
— Ага, а знаешь, что еще не вредно? На том свете куковать.
Парнишка, которого звали Шептуном, пододвинул стул специально для победителя. Ни слова ни говоря, Киллиан вмазал ему прямо по носу так, что парень с грохотом полетел на пол вместе со стулом. Шептун боязливо огляделся по сторонам, чтобы убедиться, не захочет ли кто попытаться отбить свои денежки назад, и только затем проверил, не сломан ли нос.
— Сукин ты сын, — сказал Киллиан, помогая Шептуну подняться на ноги.
— Да я не подначивал его, он сам…
— Решил, что я подбиваю клинья к его жене?
— Нет, ну, то есть, да.
— Так нет или да? — ухмыльнулся Киллиан.
Шептун повел плечами и осторожно сел на стул, словно боялся, что тот развалится под его весом. Он мог сколько угодно отрицать правду, но для любого, кто знал его, было ясно как день, что врал он, как дышал, и чем меньше ему верили, тем цветистее и причудливей была его ложь. Шептуном его прозвали за то, что, как ни странно, он всегда шептал. Шептал же он потому, что изо рта его воняло, как из помойки. Зная об этом своем изъяне, Шептун постоянно жевал мятные пластины и орудовал одеколоном, как садовник — лейкой.
— Я говорил ему, что тебя здесь нет, но он заладил, как заведенный, что потолковать с тобой хочет. Я и подумал, что он тебе работу какую подкинуть захотел. Шутка ли, сам профсоюз, это тебе не на всяких сволочей батрачить…
Сидр защекотал небо, перебивая соленый вкус крови. Киллиан удовлетворенно выдохнул. Ушибленная спина еще болела, но он был рад уже тому, что лицо его ничуть не пострадало. Перспектива предстать перед Эмбер побитой собакой его совсем не радовала, и ни за какие деньги Киллиан не взялся бы предугадать, какой была бы ее реакция на его заплывшую физиономию.
— Второго пришествия ждешь? — наконец спросил он.
— Не понимаю, о чем ты.
— О своей доле.
— А может, распиской? — взмолился Шептун.
— А может, еще раз в морду?
Шептун нервно сглотнул и принялся шарить по карманам, пока юноша надевал оставленный на стуле пиджак и рассовывал по карманам свои скудные пожитки. Так бережно, словно это были лепестки цветов, он сложил во внутренний карман пиджака билеты в кино и наконец-то посмотрел на складной нож. Двое животных, похожих то ли на недобитых волков, то ли на раскормленных собак, оскалились на него с рукоятки. Его Киллиан засунул в карман последним, стараясь лишний раз не дотрагиваться до рукоятки. Рубашка была безнадежно испорчена, но в целом же все закончилось далеко не так плохо, как могло бы, учитывая его феерическое невезение и габариты Рори. Наконец Шептун протянул часть выигранных денег.
— Нет, ты отдашь мне все, — сказал Киллиан, надевая кепку.
— Но ты же, но мы…
— Все.
— А давай как-нибудь еще попробуем, а? Славно же получилось… Подумай, сколько ты сможешь Эмбер купить. Спорю, она без ума от всяких побрякушек.
— Если ты считаешь, что Эмбер это интересно, то ты еще больший идиот, чем я думал.
— Ты не понимаешь! — воскликнул Шептун. — Ты в любой момент можешь свалить к брату. Щелкни пальцем — и будет, что хочешь, а мне что остается — только в канаве сдохнуть, да и то если повезет.
— Когда ты говоришь, мне кажется, что ты бредишь. Я никогда, слышишь? Никогда не пойду к своему брату.
На другом конце помещения какие-то смельчаки уже успели затеять новый бой. Незадачливые игроки вновь принялись делать ставки на того, кто, по их мнению, должен был победить, пока подоспевшие вышибалы Мэдб не успели их разогнать. Когда-то и сам юноша не чурался подобной работы. Киллиан завертел головой, пытаясь найти в толпе Рори, но от того простыл и след.
— Ладно, завтра договорим, — хлопнул он по плечу Шептуна и поднялся с места.
Пытаясь догнать Макграта, Киллиан понятия не имел, что ему скажет и как все замнет. На душе было мерзко, как в помойке, а в голове пусто, как в церкви. Одно он знал наверняка: кто бы ни выставил Рори идиотом, исправить это нужно было ему.
У входа в паб стоял мужчина. С иголочки чистый костюм, влажный блеск запонок, острые, как лезвия бритвы, поля шляпы — он словно вылез из прямиком из фильма про гангстеров, и для полноты картины не хватало только хорошенько его простирать, чтобы ненужные цвета стерлись, оставив лишь подлинные краски кино: черный и белый. Иных цветов кинематограф не знал.