«Аравин умеет улыбаться, – написали в спортивной прессе. – Он запутал Кортеса. Сначала долго изучал, а затем продемонстрировал, что тоже обладает не менее сокрушительным ударом. К тому же на его стороне была скорость в движениях, ловкость и большая сосредоточенность. Мы увидели не просто яростную жесткость и стремление к победе. Здесь была безумно-медленная для Аравина тактика, буквально шаг за шагом. Он показал всему миру бокса, что умеет действовать на любой дистанции, и при этом он может быть как агрессором, так и игровиком. Он одинаково хорошо работает как первым, так и вторым номером ».
– Молодец, сынок, – сказал Щукин, отбросив газету в сторону.
В зале было пусто. За окном уже стояла глухая ночь. Только Аравин с Щукиным не торопились уходить. Сидели прямо на матах, а рядом с ними на разложенной шахматной доске – початая бутылка водки и импровизированная закуска. Жесткое нарушение режима могли себе позволить только после боя. Не то чтобы нуждались в этом физически. Скорее психологически, один день хотелось прожить, как простые смертные – с водкой и салом. Кутежи Аравина после смерти сестры не вспоминали.
Натаныч уверенной рукой разлил горючее по пластиковым стаканчикам и, шумно выдохнув, залпом осушил свою порцию.
Схватив маринованный огурчик и кусок ржаного хлеба, молча зажевал.
– Вина у меня перед тобой, Егор, – тяжко начал тренер. – Не могу простить себе…
Аравин догадался, о чем говорит Натаныч, но промолчал. Не собирался помогать Щукину. А тот выдерживал паузу. Определенно, не специально. Слова подбирал. Как будто удачной фразой возможно смягчить реальность.
– Если бы ты знал, сколько раз я себя тогда корил за то, что не пустил тебя к сестре. Камень на душе, – выдавил Натаныч. А в глазах подозрительно влажно. – Прости, если сможешь.
Егор долго молчал и стакан свой все никак не решался осушить. Понимал, что Щукин ждет от него прощения. И не мог его ему дать. Потому что злился. Больше года прошло, а смерть сестры все еще кровоточащая рана. И меньше всего Егору нужно, чтобы кто-то ее сейчас деребенил.
– Бог простит, – без лишнего пафоса. – А мне своих грехов хватает, – сухо добавил Аравин.
Резким движением поднес стакан к губам и опрокинул в себя огненную жидкость.
– Черт возьми, скажи, что думаешь! – недовольно воскликнул Натаныч.
Аравин посмотрел на него абсолютно спокойно.
– Я так и сделал. Сколько лет знакомы, должен понимать уже, что мне незачем врать, чтобы щадить твои чувства, – откровенно ответил Егор. – А что ты хочешь услышать? Злюсь. Но решение не один ты принимал. И давай на этом закончим разговор.
– Вот никогда нормально с тобой не поговоришь, – с досадой в голосе сказал Щукин. – Ну, а как та девочка, которую ты тогда привез домой?
Вечно Щукин лезет, куда не следует. Как будто так сложно посидеть молча. Почему-то как бабка-сплетница всегда хочет что-то знать.
– Да хрен ее знает, как она! – несмотря на содержание фразы, тон ровный. – Видел пару раз. И честно говоря, приятными эти встречи не назовешь. Сидит дома на печке и в ус не дует… – на секунду умолк. Потом неожиданно вспомнил хвасты Александры Михайловны и добавил: – Рисует на досуге.
– А вот здесь ты не прав, Аравин, – мягко сказал Натаныч. Голос его был каким-то чересчур довольным. Сейчас вывернется, доказывая его недостойное поведение. – На Александру Михайловну, значит, спихнул? Не прав. Ой, не прав.
Егор едва сдержался, чтобы не приложить тренера в глаз. Слегка. На самом деле, он давно привык к тому, что Натаныч постоянно лезет в его жизнь. Иногда даже позволял ему это. Иногда нет. Но сейчас его разозлил сам добродушно-поучительный тон говорившего.
Смолчал и рук не протянул. Не позволил себе. Не мог позволить. Если кого-то Аравин уважал в этой жизни, так это тренера. Поэтому молчал. Только засопел громче.
– Тебя сестра просила. А ты не сдержал слово.
Щукин, склонив голову, снова разливал горючее, поэтому не видел, как разозлился Егор. Но ему и видеть этого не надо было. Слишком хорошо он знал парня. Понятное дело, взбесился.
– Она просила забрать ее, – сдержано-ровно ответил Егор, отмеряя размеренное биение сердца в груди и пытаясь удержатся на грани. – Воспитывать никто не просил. Да и ты представь, если бы я ее воспитывал?
«Оправдывается, – мысленно заметил Щукин, – значит, чувствует себя виноватым».
– Я? – продолжал Аравин, а Натаныч только кивал, хоть и не был согласен. – Полжизни я провожу на ринге. Дома я хочу тишины, – не сказал одиночества, – а она маленькая грымза.
– Вряд ли маленькая девочка может считаться грымзой.
– Какая разница? Ты меня понял, Натаныч, – дрянной характер, тяжелое детство…
– Хмм… как знакомо, – не сдержался Щукин. Поддел иронично, но по-доброму. – Ты точно сейчас о ней, а не о себе говоришь?
– Там все по-другому, – тут же отмахнулся Егор. – Она эмоциональная! Выплескивает на других.
– А это хорошо. Ты хотя бы будешь знать, что у нее в голове. Тяжелее, когда вот так, как у тебя – на все положить…
– Так, мы что меня сейчас будем обсуждать? – в конец раздраженно спросил Аравин. – Тогда я с «удовольствием» выслушаю твой монолог. Диалога не жди.
– Я тебя сейчас вот этой гирей по башке благословлю, все равно «потрепанный» ты у меня, и поговорим.
Услышав о такой перспективе, Егор неожиданно растянул рот в ухмылке.
– Натаныч, не трепли нервы, дорогой. Тебе своей жизни мало, что ли? Что ты ко мне лезешь постоянно?
– А что у меня? Жена? Дети? Внуки? – горько прозвучали эти существительные. –Пусто. Один как сыч. Без роду, без племени. Тебе такого не желаю.
Глава 5
Апрельские солнечные лучики робко скользнули по бледной щеке Стаси, обдавая своим приятным теплом. Девочка вскинула голову, подставляя теплу все лицо и жмурясь с непривычки после затяжной хмурости зимы. В глазах защипало, крохотная слезинка скользнула с ресниц, но в силу своей скудности так и не скатилась вниз по девичьей щеке. Широкая восторженная улыбка расплылась по лицу Стаськи. Безмятежность ленивой волной заполнила душу.
Как же ей было хорошо!
Второй день весенних каникул Стася отдыхала. Бессовестно бездельничала. Бесцельно гуляла по округе. Или просто сидела, как сейчас, на больших качелях во дворе.
Программа в гимназии тяжелая. Много сил уходило на то, чтобы получать максимум из того, что тебе дают. К тому же, в силу последних событий, девочка плохо спала и много нервничала.
Сейчас, когда Аравин дома, хотелось просто расслабиться и ни о чем не думать до следующего боя.
Легонько оттолкнувшись, Стася слегка подала корпус назад и вытянула затянутые в зеленые легинсы ноги, раскачиваясь. Толстые прутья качели охотно повиновались, весело поскрипывая на ходу.
Распущенные волосы тяжелой волной упали за плечи Стаси. Щеки порозовели, а губы снова растянулись в улыбке.
Безграничное чувство свободы переполняло ее. Наконец-то никто не лезет в ее голову. Даже Артём уехал с родителями отдыхать.
Стася не обратила никакого внимания, когда ворота за ее спиной с шумом открылись и во двор въехал автомобиль. Подумала, что Гришка из города вернулся.
Мотор заглох. Дверцей тихо хлопнули и Стаська, не оборачиваясь, закричала, чтобы ее было слышно на том конце двора.
– Смотри, Гриш, настоящая весна! – радость буквально звенела в ее голосе.
Ответа не последовало. Но вскоре она услышала позади себя тихие шаги. Стаська была уверена, что сейчас Гришка закроет ладонями ей глаза. Он всегда так делал, когда девочка сидела во дворе.
Невольно замерла в ожидании этого дружеского ритуала. Шаги позади нее остановились и стало ощутимо тихо. Стася услышала мягкий шелест ветра и собственное обрывистое дыхание. Но парень позади нее молчал, будто не смея нарушить эту тишину.
– Гриша, ты обманываешь мои ожидания… – весело сказала она и обернулась. Продолжить свою мысль она не смогла, потому что позади нее стоял не Гриша. Это был Егор. Если сказать, что визит Аравина ее удивил, то это ничего не сказать. Она совершенно не ожидала, что он приедет навестить бабушку.