В четверг после обеда я и остальные, которые ожидали окончательного решения Гестапо, были вызваны в последний раз к одному лейтенанту, и в очередной раз нам был задан вопрос:
– Почему хотите служить? Почему хотите стать легионером?
– Я хочу сделать военную карьеру! – Я ответил также и в первый раз, по совету русских. До сих пор ответ всегда был достаточно хорош, но сегодня офицер посмотрел на меня с удивлением и продолжил:
– Ты уверен в этом? Я просмотрел досье, составленное в DRHLE, и, насколько я могу судить, ты никогда не служил. Вряд ли у тебя есть представление о военной жизни, так как ты был простым студентом.
– Да, я не служил ни в какой армии, потому что я решил, что хочу служить именно в Иностранном легионе. – Это был последний ответ, который я дал до того, как решение будет принято.
Никогда не забуду ту пятницу и то чувство, с которым я ожидал услышать окончательный результат длительного отбора. В ту ночь в первый раз я проснулся до свистка дежурного ефрейтора и впервые с нетерпением ждал крика «Réveil!» (подъем). В тот день я должен был узнать, остаюсь ли я в Легионе или возвращаюсь к гражданской жизни, где снова бы путешествовал автостопом в поисках работы. Все мои мысли были сосредоточены на роковом моменте утреннего построения, когда из шестидесяти кандидатов, прошедших все осмотры и тесты, только половина услышит свои имена.
Военная комиссия уже выбрала тех из нас, кто был годен к службе в Иностранном легионе, и в этот момент мы узнаем, кто остается, а кто уходит. Я думал обо всех, кто пошел вместе со мной по этому пути, начиная со Страсбурга. Большинство из них стояли в строю рядом со мной и ждали решения своей судьбы.
Я думал о моих соотечественниках, которые покинули борьбу так быстро, как будто они пришли только для того, чтобы поддержать меня во время теста Купера. Я вспомнил о корейце Кане, из которого, несомненно, сделали бы хорошего солдата, но его судьба отправила его в другое место. Под конец я задумался о Фудзисаве, который прошел все тесты со мной, но из-за трудностей с японским языком «Гестапо» отложило его кандидатуру на неделю, и ему пришлось остаться в ожидании, пока комиссия позже примет решение. Японец никогда не показывал волнения или проявления каких-либо чувств. Он всегда был таким спокойным, как будто пребывал в летнем лагере, где самой большой его проблемой было разобраться в этом сложном французском языке.
Было восемь утра, и я стоял, вытянувшись как струна, потому что это было самое важное построение в моей жизни кандидата в легионеры. Сегодня за нас отвечал тот самый ирландец, который встретил мою группу из Страсбурга, и именно он должен был объявить окончательные результаты соревнования. Он вынул список, в котором были записаны имена отобранных, и начал читать. Каждый, кто услышал свое имя, выходил из строя кандидатов в легионеры и становился за спиной ирландца, читающего имена.
За спиной ефрейтора начались формироваться две колонны, готовые отправиться в долгий путь к Белому кепи. Ирландец уже объявил двадцатое имя, но я не терял надежды. Этим утром я проснулся довольно рано, так что моя судьба должна была понять, что мое место было там, в колоннах за капралом. Я навострил слух, когда ирландец с сильным акцентом объявлял чье-то имя. Я был уверен, что удача, которая меня привела сюда, не оставит меня именно сейчас. Я призывал всех богов войны, вспоминая о моей любимой хевиметалл группе Manowar, и в моей голове прозвучало:
(это мой вариант перевода английского текста. Важна не буквальность каждого слова, а дух)
Кажется, в первый раз в своей жизни я молился, используя слова песни «Молитва воина». В этот момент совершенно неосознанно я просил поддержки у сверхъестественной силы, и следующее имя, которое ирландец произнес, было: «Лозев Гуери… Гуеори… Гуерги!» Он сильно запнулся, произнося мое имя, и я уже был уверен, что речь идет обо мне. Я почувствовал волну энергии, которая наполнила мое сердце, и поднял руки, как футболист, который забил самый важный гол в своей карьере.