Паспортный контроль я прошла без проблем. Благодаря договору с дьяволом, который я заключила в обмен на душу моего первенца, чемоданы, уже крутившиеся на транспортере, оказались неповрежденными и невзорванными. Через сорок минут после посадки я уже катила их через стеклянные двери на волю. Первое, что я увидела, – «Маркс энд Спенсер: просто еда». Второе, что я увидела, – свою мать. Я мгновенно приросла к асфальту, соображая, успею ли я забежать в «Маркс энд Спенсер» и взять пакетик «Перси пигз», прежде чем родительница меня углядит. Но сладкая мысль о тягучем лакомстве сменилась осознанием факта, что моя мать в аэропорту, а Луиза – нет.
– Энджел!
Время, за которое мне предстояло опомниться, вышло. Меня заметили. И вот уже мать машет рукой как ненормальная, выкрикивает мое имя и лупит папу по плечу.
– Энджел Кларк! Мы здесь! Энджел Кларк!
М-да, вот и они. Ни один волосок на маминой голове не изменился со свадьбы Луизы, то есть с 1997 года. Как я ни просила небо, чтобы оказалось – меня удочерили в нежном возрасте, невозможно отрицать, что она моя мать. У нас одинаковые голубые глаза и темно-русые волосы (были, пока я нещадно не осветлила свои), и одинаковая склонность уподобляться фигурой груше, когда мы ленимся. Что мы с ней делаем постоянно. Стоявший рядом папа был все в том же старом кардигане «Некст», который держал в машине на случай холодов. С одной стороны, это было родное и знакомое. С другой стороны, это было странно.
– Ты что, оглохла? – Мать решительно направилась ко мне, забросив сумку на плечо и протянув навстречу руки. На одно мгновение я испугалась, решив, что она хочет обнять меня, но мать только провела жесткими пальцами по моей щеке. – У тебя тушь под глазами размазалась!
– Да, мама, – кивнула я и спохватилась, что не намазала губы гигиенической помадой. – Рада тебя видеть, мама.
– Хм… – Она смерила меня взглядом. – Новая сумка?
– Не очень. – Я посмотрела на «Марк Джейкобс», вспоминая времена, когда она была новой. – Но ты ее еще не видела.
– Даже не хочу знать, сколько она стоит! – Мать повернулась на своих разумной высоты каблуках и размашисто зашагала по залу для встречающих. – Шевелись, проклятая парковка стоит целое состояние.
– Да, мама! – Я снова посмотрела на свою сумку, не в первый раз пожалев, что она не может говорить. Как приятно было бы получить краткое подтверждение того, что я действительно провела два года в Нью-Йорке, а не прилетела из университета после первого семестра.
– Все в порядке, дорогая? – Папа потрепал меня по плечу и взялся за ручку одного из чемоданов. – Полет прошел нормально?
– Да, – ответила я. – Только, по-моему, я попала в Сумеречную зону.
– А? – Папа пытался поспеть за мамой, поэтому шел впереди меня. – «Сумерки»? Твоя мать читала. По-моему, чушь. Я смотрел фильм. Не мое, но вечерок скоротать можно. Давай быстрее, я смерть как хочу кофе, а она не дает мне купить в «Косте», раз дома есть «Гафеа»[10].
Я была не готова обсуждать прогрессивные литературные предпочтения матери или новую кофеварку отца, поэтому притворилась послушной дочерью, выпятила нижнюю губу и сделала, как было сказано.
Дом, милый дом.
– Новости, новости, новости! – Мать оглянулась через плечо на заднее сиденье, видимо, желая убедиться, что я не удрала из папиного «вольво». Можно подумать, мне оставили такую возможность – папа активировал замки от детей. – Помнишь Веру из библиотеки?
– Да, – сказала я, так сжав айфон, что костяшки пальцев побелели. Я понятия не имела, кто такая Вера из библиотеки.
– Умерла, – объявила мать. – От рака.
Теперь я точно не узнаю, кто это такая.
– И Брайан из мясного магазина, – продолжила мать, глядя вверх, словно оттуда махала целая толпа неизвестных мне мертвецов, напоминая, что и они тоже сыграли в ящик. – Кто еще? Эйлин, но ты ее не знала. О! Ты мистера Уилсона помнишь?