24 апреля. Вчера во время заседания Ассамблеи штата отключился свет и государственные мужи 45 минут сидели в потемках и без кондиционеров. Так им и надо! Света не было даже в больницах. По Чоуринги прошла громадная демонстрация с красными флагами.
25 апреля. Ездили с нашим хозяйственником, хитрым, пронырливым и напористым м-ром Самадждаром по различным конторам. Я впервые был в недрах здешних бюрократических учреждений. Лифты не работали («лоуд-шеддинг, сэр!»), по этажам пришлось лазить пешком. Па заплеванных красными брызгами бетеля площадках толпились взмыленные, злые посетители. В крохотных клетушках, перегороженных фанерой, с замершими под потолками фенами, сидели, задыхаясь от духоты, такие же злые чиновники. Поражало обилие бумаг; связанные бечевками и густо покрытые окаменевшей черной пылью, они высились стопками на шкафах, в углах комнат, под столами. Вряд ли кто-нибудь заглядывал в них хоть раз; казалось, что они лежат здесь еще со времен колониальной администрации…
Освободились мы часов в пять. Я был поражен великолепием деловых кварталов Калькутты, особенно Брэборн-роуд, где сосредоточены крупнейшие банки, чистой, респектабельной, с множеством деревьев, асфальтом, красивыми, добротными домами начала века.
Энергетический кризис продолжается. Без света сидят уже главный министр штата, Верховный суд. Дело обсуждается в самых высоких сферах.
26 апреля. Достаточно выйти из калитки нашего офиса и завернуть за угол, как окажешься на Парк-стрит, самой фешенебельной улице города.
На отрезке чуть меньше километра расположены самые шикарные рестораны — «Парк-отель», «Золотой дракон» (китайский), «Мулен-руж», «Голубая лисица»; роскошная кондитерская «Флури» с европейскими сладостями — шоколадными бомбами в хрустальных вазах, пирожными и многоэтажными тортами, которые можно заказать, выбрав образец по пухлому альбому с цветными фотографиями — здесь и замки, и корабли, и лужайки с птицами, и даже домик колдуньи из сказки братьев Гримм, который съели Гансель и Гретель. А рядом роскошные парикмахерские, магазины тканей, белья, детский магазин «Парагон» с россыпью игрушек и книг, книжные магазины «Оксфорд» и «Кембридж» и т. д. Все великолепно оформлено, кондиционировано, приказчики вышколены — Европа, да и только. Вместо асфальта тротуары выложены здесь (видимо, еще в конце прошлого века) большими каменными плитами, пожелтевшими от времени и отполированными миллионами ног, босых и обутых. Между плитами пробивается трогательная травка. Нагретые за день, они жгут ноги даже сквозь подметки.
Наша Вуд-стрит делит Парк-стрит на две части. Одну, идущую на восток, я пока плохо знаю, известно мне только, что там находится самое старое в Калькутте английское кладбище. А другая, описанная выше, завершает свой путь, вливаясь в Чоуринги. На перекрестке стоит памятник Махатме Ганди. Автор его — знаменитый скульптор Девипрасад Рой Чоудри (одна из его ранних работ есть в ленинградском Эрмитаже). Скульптура решена удивительно живо и с благородной простотой, без всяких украшений. Четким силуэтом на фоне зеленого поля Майдана вырисовывается одинокая сгорбленная фигура старца с посохом, идущего своей нелегкой, тернистой дорогой. Скульптор говорил, что идею его работе дали слова Рабиндраната Тагора, сказанные им Ганди накануне его первого выступления с проповедью гражданского неповиновения: «Если никто не ответит на твой зов — иди сам!»
Памятник был торжественно открыт премьер-министром Индии Джавахарлалом Неру 30 ноября 1958 года. На пьедестале высечены слова Махатмы Ганди:
Среди Смерти продолжается Жизнь.
Среди Неправды продолжается Правда.
Среди Тьмы продолжается Свет.
И я верю, что Бог — это Жизнь, Правда и Любовь.
27 апреля. Наш быт постепенно налаживается.
День выглядит так. В 7.30 утра отключается кондиционер, значит, пора вставать. (Нас отключают дважды в день: с 7.30 до 14.00 и с 19 до 22.00 часов.) В 8.00 завтрак в торгпредстве. С 8.30 до часу — в офисе. Там отключены и кондиционеры и фены; правда, последние мы сами никогда не включаем ни на работе, ни дома — это вернейший путь к воспалению легких. Сидим, утопая в поту, голова гудит, виски разламываются. В час едем в торгпредство на обед, где переводим дух — там есть собственный движок. Снова работа — до 5–5.30. Маша, как и все дети, — в детской комнате торгпредства.
После работы остается время пройтись по магазинам Парк-стрит или погулять по Чоуринги, которую я осваиваю квартал за кварталом. А жена с Машей вместе со всеми идут в бассейн отеля «Хиндустан», благо, он в пяти шагах от нашей улицы (иногда и я присоединяюсь к ним).
Вся советская колония имеет в этом бассейне абонементы. Он маленький, с небольшой лужайкой. Узкое пространство между корпусами создает своего рода аэродинамическую трубу, дающую небольшой, но постоянный ветерок… Лужайка и бассейн весь день заполнены советскими женщинами (теми, кто не работает) и детьми, с утра часто здесь «пасется» и наша Машка — ее берут с собой то одни, то другие знакомые. Здесь сидят часами — вяжут, курят, читают. Бывает здесь и местная «золотая молодежь» т- под тентами сидят пузатенькие, сытые, волосатые молодчики с перстнями на всех пальцах и пьют кока-колу и местный лимонад — ломку. Иногда они осторожно входят в воду и болтают ногами. Другие постояльцы отеля наблюдают из-за занавесок купающихся русских «венер». Мы как-то сказали в шутку здешнему менеджеру, что он должен нам доплачивать за бесплатное зрелище для постояльцев.
Но бассейн лишь до 7 часов вечера. Поэтому после ужина все стягиваются во двор торгпредства. Свет уже отключен, сидеть дома в душной тьме невыносимо. А здесь работает движок, дающий свет под навес, где сидят игроки в нарды и шахматы, женщины опять вяжут — в магазинах продается чудесный мохер всевозможных цветов и оттенков. А еще есть кино: советские суда, довольно часто заходящие в Калькуттский порт, меняются с торгпредством месячными запасами своих фильмов. Большая часть из них никогда не бывала на экране, это, по-видимому, какие-то списанные, забракованные всеми худсоветами ленты, которые хоть как-то надо окупить. Обычно это халтура на псевдореволюционные или военные темы, далекая от какого-либо подобия искусства… Но… вечера калькуттские длинны, света нет до десяти, сиди и смотри. Лично я приглашаю кого-нибудь, и мы гуляем по окрестным улицам, чаще всего по Чоуринги или Шекспир-сарани.
Кончен фильм, умолк движок, а света все нет. Тогда остается одно — идти на задний двор, к металлическим воротам, где есть слабый ток воздуха, некое подобие ветерка. Это называется «бомбоубежище». Когда становится совсем невыносимо, женщины начинают петь. При самых забубенных песнях вроде «Ах, мамочка, на саночках…» окна освещаются — дали свет. Можно идти по домам. Тащим сонную Машку по скрипучей темной лестнице. Тихо гудит в углу кондиционер, явно не справляясь с толщей тяжелого, горячего, мокрого воздуха.
Начинается еще одна из калькуттских казней — москиты. Противомоскитная сетка не пропускает воздуха, в ней невыносимо душно, без нее — заедают эти кровососы. Они несут с собой с черных болот, окружающих Калькутту, тропическую лихорадку — дэнгу. Жжем прессованные из трав зеленые пахучие спиральки, но помогают они плохо.
Еще одни «сожители» — тараканы невероятных, с ладонь, размеров. Они совершенно безобидны и трусливы, но их вид вызывает оторопь. Мои женщины, увидев их, подымают крик, от которого тараканы разбегаются в разные стороны, залезают под шкафы и в шкафы. В первом случае их надо долго и нудно выгонять палкой. Во втором. — летит на пол содержимое шкафа. Наконец «зверь» уничтожен или изгнан за порог на галерею.
По стенам и столу пролагают свои трассы маленькие, как мошки, рыжие муравьи. Можно как угодно уничтожать их, сметая сотнями, а через некоторое время трасса неизменно возобновляется без малейших отклонений. Если оставить на столе немного сахарного песка, то через полчаса на его месте будет копошащийся рыжий клубок, а еще через полчаса — полная чистота.