На всякий случай попытался себя вразумить, чтобы не наделать глупостей.
Всё ради отца. Я не имею права обижать его спутницу, тем самым обижать его. Я обязан принять его выбор. Прошло три года со смерти мамы, отцу всего-то сорок пять. Скоро исполнится, первого мая. Это с моей колокольни, с моих пятнадцати, он глубокий старикан. Не старик, мужчина в расцвете лет, вполне способен завести еще одного ребенка.
Как бы я отнесся к рождению брата или сестры? Не знаю. Потому что никогда об этом не думал, мысли не допускал, что кто-то посторонний войдет в нашу с отцом жизнь, разбавит наш дуэт. Дуэт превратится в трио, потом трио станет квартетом... И так далее, без ограничений. И кем я стану в этом "коллективе"? Пустым местом. Это в "Интернационале": кто был никем, тот станет всем, в моей жизни все наоборот: был для отца всем, стал никем...
Называется - образумил себя. Скорее, накрутил.
Попробую еще раз.
Это не мое дело. Это личное дело отца и этой женщины.
Я не эгоист. Если я люблю отца, я обязан принять его выбор.
Если отец ее выбрал, то она хороший человек. И мне необходимо наладить с ней отношения. Ради отца.
И чего тянуть?
Я прибавил шагу, догнал пару, пошел рядом с отцом в ногу, это было дело привычным. Мой родитель не ожидал моего появления, безразлично повернул голову в мою сторону. Безразличие исчезло. Но я не заметил нервозности, заискивания. Отец сказал своим обычным голосом:
- О, сынок! А ты здесь откуда?
- Добрый вечер, - поприветствовал я обоих. - Я провожал Риту. Мы ходили в кино.
- Что смотрели?
- "Сказ про то, как царь Петр арапа женил".
- Хороший фильм, говорят. Мы тоже хотели пойти, но потом решили прогуляться. - Отец опомнился и представил мне свою даму, - познакомься, это Анастасия Олеговна. Мы вместе работаем.
Хотелось мне съязвить по поводу "вместе работаем", но я сдержался.
Анастасия Олеговна сунула мне свою ладошку - дала понять, что я взрослый, поэтому могу понять отца, и назвалась:
- Саможенова. - И зачем-то добавила, - с одним "ж".
Я сдержал рвущийся наружу смешок, посерьезнел и назвался:
- Роман... Хруцкий.
Обменявшись рукопожатием, мы продолжили шествие втроем. Повисло тягостное молчание.
- Александр... Федорович, я сама доберусь до дома, - прошелестела Анастасия Олеговна. - Тем более, до дома всего-то два шага.
- Хм... Мы тебя проводим. И не спорь, - не совсем уверенно произнес мой родитель.
Следующую часть пути мы обсуждали второй месяц весны. Проводили Саможенову - с одним "ж" - до дома: два шага вылились в поездку на автобусе, и заняли минут десять. В ту пору люди не знали, что такое "пробки" на дорогах. А билет на автобус стоил пять копеек.
Не сговариваясь, в обратный путь мы с отцом отправились пешком. Отец откровенно мне рассказал о своих чувствах к Анастасии Олеговне. Но если я буду против их отношений, то... Я был не против. Но поставил одно условие - в нашей квартире не может поселиться другая женщина.
Отец мне обещал. И сразу повеселел, обнял меня за плечи, встряхнул и сказал:
- Эх, Ромка, всё у нас будет хорошо, даже не сомневайся! - Подумал и поинтересовался у меня, - я прав? Все будет хорошо?
- Даже не сомневайся, - повторил я его же слова и тоже обнял отца за плечи.
Со стороны мы походили на двух матросов, сошедших по трапу корабля на сушу и готовых к различного рода развлечениям.
- Она тебе понравилась? - не выдержал отец.
- С виду ничего, - промямлил я.
Отец странно на меня посмотрел. Я опомнился и поспешил исправить свою ошибку:
- Нормальная тетка, мне-то что, лишь бы тебе нравилась. Со мной ей не жить, - полувопросительно-полуутвердительно проговорил я.
- Не жить, - согласился отец, - твое условие я принимаю. Тебе не пять лет, справишься. Но оставлять тебя без контроля я не собираюсь.
Я хотел добавить: "Надеюсь, наша разлука будет недолгой", намекая на непрочный союз отца с этой женщиной, но отец решился на признание...
Оказывается, они с Анастасией тайно расписались. Он никак не решался мне об этом сообщить. И не только мне, вообще никому. И продолжали по инерции изображать коллег по работе перед коллегами по работе. А я - ни сном, ни духом, имя этой женщины отец ни разу не произнес в моем присутствии. А мог бы ввернуть при разговоре, так, между прочим, я бы и значения не придал - мало ли с кем общается на работе мой отец. Или мне это только кажется? Первый раз бы не придал значения, на второй бы - насторожился, на третий - завел бы пространный разговор на тему "мачеха и пасынок, сын ее мужа". Привел бы классический пример издевательств, способных привести к самоубийству. Естественно, не мачехи. Отец бы задумался. Я бы продолжал ежедневно "капать на темечко". В итоге отец раздумал бы жениться.
Отец хитер. А еще меня постоянно называет хитрюгой.
На то он и отец, что видит меня насквозь. Опередил. Что мне остается? Согласиться. Пусть сам разбирается со своей личной жизнью.
А я кое-что выгадал с его женитьбой на Саможеновой - получил свободу, пусть и ограниченную: по общей договоренности в будние дни отец жил со мной, в выходные - с новой семьей. Оказалось, что у новой супруги отца есть сын, мой ровесник. Славиком зовут. Я тоже ношу очки, как и мой друг Артур Пионер. Одноклассники беззлобно называют нас четырехглазым чудищем, но не очкариками или ботаниками. Мы с Артуром очкарики, но не зубрильные зубрилы, мы с Артуром нормальные мужики. Чего не скажешь о Славике. Славик - настоящий ботаник. Очкастый отличник...
Я не чувствовал себя обделенным отцовским вниманием. В выходные он тоже ко мне забегал. И звонил по телефону много раз. Анастасия мне в матери не напрашивалась, не заискивала. И за это я был ей благодарен.
Жизнь вошла в третью фазу. Первая фаза - жизнь с отцом и матерью. Вторая - жизнь с отцом. Третья - жизнь с отцом-пятидневкой.
Бабушка утверждает, что человек ко всему привыкает. Еще она говорит: "Стерпится, слюбится". Это не про меня. Я не хочу считать чужую женщину матерью. Я воспринимаю ее, как новую жену моего отца. Не более того.
Мне уже пятнадцать. Я взрослый. Самостоятельный.
И я влюблен... Весна ударила в голову... Рита... В голове одна Рита...
И самолеты. Самолеты вне времени года и возраста. Сколько себя помню, всегда хотел стать военным летчиком, как мой отец.
В нашем военном гарнизоне я обожал смотреть на летчиков-асов в хрустящих коричневых кожаных куртках. Они выходили группой через КПП военной части и мне казалось, что хруст курток и хромовых сапог перекрывает все другие звуки. Я млел. Я мечтал. Мечтал быть, как они.
Мечтал, но знал - не пройду медицинскую комиссию по причине порока сердца, с которым появился на свет. К десяти годам родителям сообщили, что их сын "перерос", сердце находится в нормальном рабочем состоянии. Но пометка в истории болезни сохранилась.
Я не жалуюсь на боли в сердце, исправно посещаю уроки физкультуры, не отлыниваю, но быстро устаю. Сердцебиение при физических нагрузках учащается, губы синеют. С таким здоровьем в авиацию не возьмут.
Но я знаю выход: я мечтаю поступить в институт инженеров гражданской авиации. Раз рожден ползать - ползай, но о мечте не забывай. Хотя бы так приобщусь к авиации... Но поживем - увидим...
Неожиданно отец появился в квартире днем. Объяснил - был неподалеку по делам. Я только-только вернулся из школы и собирался обедать. Он с удовольствием ко мне присоединился. Но я сразу заметил, что у отца нет ни настроения, ни аппетита. Он ковырялся в тарелке, был задумчив и молчалив. Я завел разговор на его любимую тему - о политике, он тему не поддержал, не вступил привычно в дискуссию, несмотря на то, что я намеренно искажал факты и высказывал мнение, идущее в разрез с мнением отца.
Тогда я решил тореадором - "потрясти красной тряпкой", раззадорить бычка. Бык - это мой отец.
- Я тут услышал... кое из каких источников, что тридцатого марта положено начало музыкальному панк-движению, прошел первый концерт группы "The Sex Pistols".