Папаша Детлефа обладал огромной коллекцией снотворных и успокаивающих средств, и я немедля реквизировала у него все эти препараты, сказав, что у нас нет валерона, и что выход без валерона будет зверски мучителен. Домой мы уехали с пятью упаковками мандракса, пачкой геметрина и горой валиума. Ещё по пути в метро мне пришлось закинуться целой пригоршней таблеток, так как ломка уже начиналась. Таблетки хорошо взяли, и я проспала всю ночь напролёт…
Утром Детлеф стоял в моей комнате. Отец нашёл его сразу после нашего ухода.
Детлефа уже круто гнуло, и меня сильно удивило, что он всё-таки не вмазался где-то по пути, а пришёл ко мне переломаться. Какой он всё-таки классный, подумала я! Он же наверняка знал, что у меня нет героина и быть не может. Детлеф сказал, что хочет быть вровень со мной, когда мы начнём.
Детлеф, как и я, действительно хотел бросить всё это. И теперь мы даже радовались, что дело обернулось таким образом. У нас не было ровным счётом никакого понятия – как и у наших родителей впрочем, – что это полный бред если двое дружбанов-наркоманов пытаются вдвоём слезть с иглы. Потому что рано или поздно один из них начинает снова, и второй колеблется только пока не узнает, что его друг вмазался. То есть, мы-то, возможно, и знали об этом, но предпочитали строить иллюзии. Нам всё время казалось, что у нас с Детлефом всё по-другому чем у других. Да, в конце концов, мы не хотели ничего делать по одиночке, Детлеф и я!
До обеда мы держались на пилюлях в общем-то неплохо. Мы разговаривали друг с другом, рисовали себе нашу жизнь после откола розовыми красками и обещали друг другу стойко держаться в ближайшие дни. Несмотря на начинающиеся боли, мы были счастливы вместе, сидя у меня в комнате.
А днём это началось… Мы беспрерывно глотали таблетки и заливали их вином в огромных количествах, но ничего не помогало. Внезапно я почувствовала что мои ноги совершенно не подчиняются мне. В подколенных впадинах было страшное давление я боялась, что вены просто не выдержат и порвутся. Я легла на пол и вытянула ноги. Я пыталась то напрячь их, то расслабить но мускулы просто не слушались меня. Тогда я руками прислонила ноги к шкафу… Это было ошибкой, потому что там они оставались несколько часов. Я просто не могла оторвать их от стенки шкафа. Я извивалась и каталась по всему полу, но ноги так и оставались на шкафу, как приклеенные.
Я совершенно взмокла от ледяного пота. Я тряслась и замёрзала, и этот пот лил по всему лицу, заливая глаза. Вонял он ужасно! Я понимала, что этот вонючий яд, которым было полно моё тело, выходит теперь наружу, и мне казалось, что я присутствую при изгнании чертей из себя самой…
Детлефу было ещё хуже. Он был в полной отключке в смысле головы. Трясся от холода, но вдруг снял свой пуловер и сел на стул около окна. Его ноги были в постоянном движении. Он будто бежал, сидя на стуле и мёртвой хваткой схватившись за его ножки. Его ноги, тонкие как карандаши, в страшных конвульсиях постоянно ходили взад и вперёд. Каждую секунду он вытирал пот с лица, но пот этот лил литрами. Детлеф страшно кричал, извиваясь как угорь и просто корчился от боли.
Спазмы желудка. Это было похоже на агонию.
От Детлефа воняло ещё хуже, чем от меня, и в крохотной комнате нечем было дышать. Я часто слышала о том, как разрушается наркоманская дружба после удачного откола. Я думала, что всё равно люблю его – даже сейчас!
Детлефа вдруг оторвало от стула, он как-то добрался до зеркала в моей комнате, и уставившись в него, сказал: «Всё: я не выдержу! Я не перенесу этого! Нет, я просто не могу!» Я не отвечала. У меня не было ни капли сил, чтобы хоть как-то придать ему мужества. Я просто заставила себя не думать так же, как он, и попыталась сконцентрироваться на каком-то глупейшем романе ужасов, лихорадочно перелистывала и рвала страницы газеты. Язык и горло пересохли до невозможности, рот при этом был полон какой-то едкой слюны. Я всё не могла её сглотнуть и зашлась в кашле. Чем судорожнее я старалась проглотить эту слюну, тем сильнее становился кашель, и вскоре этот кашель уже вообще не прекращался ни на секунду – я не могла дышать. Потом меня стошнило. Прямо на ковёр. Я блевала какой-то белой пеной. Я подумала, что меня рвёт прямо как мою собаку, если та обожрётся травой. Потом я вспомнила, что никакой собаки у меня уже нет… Кашель и рвота не прекращались.
Всё это время мама была в гостиной. Выглядела совершенно растерянной и беспомощной и не отваживалась зайти к нам в комнату. Каждые пять минут она выбегала в универмаг и приносила нам что-то, что мы даже не могли проглотить.