— Пошел ты…
— Пойду, когда все узнаю.
Я выложила краткую версию истории. Даже мне она показалась бредом.
— Удивляюсь, как это они тебя не прихлопнули раньше.
— За что?
— За то! Лезешь, куда не следует. Не понятно, что ли? Сидела бы дома, тихо, мирно, пироги пекла, ничего не случилось бы. Нет, ты неугомонная, до всего ей дело есть.
— Кто бы критиковал! И вообще, почему ты мне не перезванивал? Я тысячи сообщений на твой дурацкий автоответчик оставила. По издательствам бегаешь, свою бездарную халтуру о следователе Михайлове пристраиваешь? Ты дома-то бываешь? Или нет?
— Потому… Меня в Москве не было. Я только сегодня вернулся. И здравствуйте пожалуйста, вызывают — женщина в аварию попала, срочно приезжайте в больницу, документов нет, только ваш телефон. Я несусь сломя голову — а тут ты. Хорошенький сюрприз.
— Мне было еще хуже: очнулась, тебя увидела. Чуть опять сознание не потеряла.
— Смеяться будешь, когда тебя вызовут показания давать.
— Какие еще показания?
— А ты как думала? Развлеклась, пол Москвы на ноги подняла, навела шум и все? Так легко ты не отделаешься. Заварила кашу, теперь расхлебывай, милочка.
— Я тебе не милочка. И в милицию ехать не собираюсь.
— Тебя не спросят. Вызовут, поедешь, никуда не денешься. Там повторишь, что мне наплела. Как с преступниками в прятки играла, на неприятности напрашивалась.
— Я еще и виновата, получается?!
— Ну не я же. Я действую на законных основаниях. А тебя кто уполномочивал? Откуда ты на мою голову свалилась? Кончится тем, что ты выйдешь сухой из воды, а я буду козлом отпущения. Скажут, что это я тебя втянул.
— И правильно сделают. Потому что так и было. А ты за себя, оказывается, волнуешься, на меня тебе наплевать. Раньше соображать надо было, когда меня на спор подбивал.
— Я подбивал? Ты обнаглела, Горчакова. Все как раз наоборот.
— Слушай, отстань, Смирнов, голова болит, без тебя тошно. У меня проблем навалом, за какую браться, не знаю. Ты тут еще со своими нелепыми претензиями.
Я решила прекратить этот глупейший спор, иначе кончится это снова каким-нибудь бредом, как и началось.
А голова действительно болела.
— У меня от тебя давно голова болит, Горчакова, — не остался в долгу Говорун, — куда дальше ехать?
— Налево.
Наконец мы подъехали к моему дому.
— Проводить?
— Ничего, дойду. А где твоя замечательная тетка? Я ей обзвонилась. В музеи остальные картины сдает?
— Уехала к сыну в Италию на неделю. Кто же думал, что ты такую деятельность развернешь. Я и предположить не мог.
— Это ты уже говорил. Повторяться много стал. Ловко вы меня провели. А она до чего хороша была в роли жертвы!
— Представляю. Она хитренькая. Мастерски разыграет спектакль, слезу пустит, если понадобится. Ей бы на сцену.
— Да и ты хорош. Слышать о вашей семейке больше не хочу!
— Придется. Завтра за тобой заеду.
— Это зачем?
— В милицию поедешь, дорогая.
— Обязательно, дорогой.
На этом мы расстались. В голове промелькнула фраза из дурацких американских фильмов, одна из любимых ими. Обычно в начале два героя друг друга терпеть не могут, постоянно ругаются, дело доходит до драки, а заканчивается фильм словами одного из них: «Я думаю, что это начало большой мужской дружбы». Какая чушь только не лезет в голову!
Я вошла в квартиру.
— Наташка, — кинулась ко мне Катя, — ты не попала под дождь?
— Мы все так волновались, — присоединилась тетя Лера.
— Я под такой дождь попала, лучше не спрашивайте.
— Выпей горячего чаю.
— Не сейчас.
— С медом.
— Спасибо.
— У тебя есть малиновое варенье?
На следующий день мы с Говоруном направились в милицию, где я рассказала все, что знаю, умолчав при этом о роли самого Говоруна, несмотря на то что была жутко зла на него. Он бы меня в данной ситуации не пощадил.
Потом я в свою очередь узнала, что произошло на самом деле, но это было уже через несколько дней, когда провели следствие.
За мной действительно следили, и мании преследования у меня не было. Правдой оказалось и то, что мой паспорт выкрали.
Хозяйка «Нео-арт» была никак не связана с подобными преступлениями, и, что меня особенно порадовало, не связан был с ними и Стас Васильков, ни о чем не подозревая уехавший в Париж и разгуливавший по его улицам. Признаться, мне было бы жаль, окажись он замешан в грязной истории с крадеными картинами. Эта мысль отравляла мое существование.