— У вас есть стремянка?
— Для чего? — удивилась я.
— В этой вашей антикварной люстре со стеклянными сосульками не хватает одной лампочки, видите? У вас нет такой запасной?
— Не уверена, — ответила я.
Он пошел в туалет, нашел там полку, на которой стояла коробка с электрическими лампочками, взял одну, забрался на стремянку, выкрутил перегоревшую лампочку и вкрутил новую. Спустился, сложил стремянку и поставил ее на место. Что он хотел этим сказать? Я не знала, как отнестись к этому в данной ситуации.
Когда мы оказались в спальне, я обнажила плечо и вопросительно посмотрела на него, не оставляя ему выхода. У него все получилось, но без блеска. Меня это не огорчило. Некоторым мешают шумы, некоторым — запах цветной капусты… Он не выглядел смущенным. Я хотела угостить его обещанным кофе, но он решительно отказался.
Открывая входную дверь, я думала о том, что же будет дальше.
— Когда можно будет снова увидеть вас? — спросил он без улыбки.
Его серьезность покорила мое сердце, но мне захотелось проверить его.
— Смотрите, — ответила я, — завтра вечером я иду на концерт, начинается он в восемь. Не хотите ли присоединиться?
Я не спросила, был ли он хоть раз в жизни на концерте классической музыки, потому что ответ был ясен. Зачем же я приглашаю его? Не лучше ли продолжать ходить на концерты одной? И что скажут мои знакомые, увидев меня с ним?
— Почему бы и нет… — произнес он каким-то расслабленным голосом. — В семь я заканчиваю курс вождения. Это меня наказали за нарушение дорожных правил. Вы можете за мной заехать?
Я ответила согласием. Может, он и вправду хочет увидеть мой Rolls-Royce Mini, который я забыла показать ему? Надо было бы сказать ему, как следует одеться на концерт, но я и это забыла.
— Хорошо. Так я сейчас пойду к маме закапать ей глазные капли, — сказал он.
— Сколько лет вашей маме? — спросила я с поддельным участием.
— На ханукальной неделе ей исполнится девяносто четыре.
— Как она себя чувствует?
— Вполне прилично. Ходит с ходунками.
— У нее есть помощница?
— Она не хочет. Мы приходим к ней каждый день. Сестра наводит порядок в доме, моет ее, делает прическу и маникюр, готовит еду. Брат покупает продукты, а я чиню, если что-то сломается, и слушаю ее истории.
— Истории? У нее есть истории?
— Еще какие! Она была девочкой, когда здесь хозяйничали турки. Потом она освоила азбуку и записала свои истории, их даже в газете напечатали.
— В какой газете?
— Не помню названия. Это было давно, когда мы были маленькими. Мы начали учиться в школе, и она вместе с нами выучилась читать и писать.
Он говорил о своей матери с такой гордостью, словно она была каким-нибудь Моцартом или Бахом.
На следующий день я решила блеснуть: надела черное бархатное платье, украсила уши бриллиантовыми сережками, использовала все, что было в моей косметичке: тушь для ресниц, тени, румяна, стойкую губную помаду. В семь подъехала к назначенному месту с дополнительным билетом на соседнее место. Стоил он столько, сколько стоил, на данном этапе это было не важно.
Припарковала свой Rolls-Royce Mini и включила музыку в надежде заглушить знакомую боль в животе. Музыка то и дело прерывалась арабской песней. Я слушала концерт № 2 фа минор Шопена, но мне понадобилось все мое самообладание, чтобы не злиться и просто переключиться на другую радиостанцию. Пришлось терпеть вопросы и ответы на тему прав инвалидов.
Он подошел бодрой походкой — из окна машины он не выглядел таким уж низкорослым — в той же серой выглаженной рубашке, на которую надел темно-зеленую ветровку, и в тех же черных брюках с тем же черным кожаным ремнем. Мне бросились в глаза острые носки его ботинок. Он не дал себе труда почистить их. Сжав зубы, я решила не обращать на это внимания.
Он уважительно посмотрел на мою машину, сел рядом со мной и удивился, что я до сих пор использую механическую коробку передач. Я вела машину и чувствовала, что он искоса посматривает на меня, на мое платье, на серьги.
Доехали до парковки. Он предложил помочь мне припарковаться задним ходом.
— Спасибо, не надо, припаркуюсь сама, — поторопилась ответить я, снова упустив возможность представиться милой и беспомощной.
В фойе я купила одну программку на двоих и тут же заглянула в нее. Квартет Гайдна «Птица» (опус 33, № 3, не путать с квартетом «Жаворонок»); затем альт, ну конечно, квинтет соль минор (этот минор у Моцарта — большая редкость) К516, произведение, которое долгое время было моим самым любимым; а в конце — замечательный квинтет до минор, опус 104 Бетховена (трудно понять, как он мог написать это, будучи уже глухим), представляющий собой не что иное, как адаптацию, развитие и обработку трио опус 1, № 3.