Вдруг Брайан сломался и заплакал, сказал, что хочет кастрировать себя, чтобы наш брак очистился от всякой чувственности. Он хотел стать похожим на Абеляра, а мне прочил роль Элоизы[321]. Он хотел очиститься от всех плотских желаний, чтобы сподручнее было спасать мир. Он хотел быть кротким, как евнух. Он хотел быть кротким, как Христос. Он хотел, чтобы его расстреляли из луков, как святого Себастьяна. Он обхватил меня руками и зарыдал на моих коленях. Я погладила его волосы, надеясь, что он наконец уснет. Но уснул не он – я.
Я не знаю точно, когда проснулась, но Брайан уже не спал – вероятно, он бодрствовал всю ночь. Я поплелась в ванную, и первое, что увидела, – примитивный рисунок, скотчем приклеенный к зеркалу. На нем был изображен невысокий человек с нимбом вокруг головы и громадным эрегированным членом. Другой человек с длинной бородой собирался делать ему минет. Над ними парил громадный орел (напоминающий орла с американского герба), вот только у него наблюдалась весьма заметная и вполне человеческая эрекция. Над картинкой Брайан нацарапал: «Отец, Сын и Дух Святой».
Когда я подошла к своему письменному столу в спальне, оказалось, мои библиографические карточки (со всеми заготовками к диссертации) разорваны и лежат на полу под столом, как конфетти. На столешнице разбросаны книги – книги Шекспира и Мильтона были раскрыты и определенные слова, фразы и буквы обведены чернилами разных цветов. Поначалу никакой системы или шифра я в этом не заметила, но на полях были яростные пометки. Фразы вроде «О черт!», или «Зверь о двух спинах!», или «Женский вопрос не прост!» Поверх сочинений Шекспира и Мильтона насыпаны обрывки мелко разорванной двадцатидолларовой купюры. Еще на столе лежали репродукции, выдранные из художественных альбомов. Все они изображали Бога, Иисуса или святого Себастьяна.
Я бросилась в гостиную – Брайан был там, настраивал усилитель акустической системы. Он поставил «Вариации Гольдберга»[322] в исполнении Гленна Гульда[323] и начал выкручивать громкость на максимум, а потом резко вывернул до нуля, создавая что-то вроде эффекта сирены.
– Как громко можно играть Баха в этом обществе? – спросил он. – Вот так? – Он вывернул ручку на максимум. – Так тихо? – Он повернул ручку так, что звук стал едва слышен. – Ну, ты понимаешь, в этом обществе невозможно играть Баха!
– Брайан, что ты сделал с моей диссертацией?
Вопрос был риторический. Я прекрасно знала, что он с ней сделал.
Брайан занимался усилителем и делал вид, что не слышит моего вопроса.
– Что ты сделал с моей диссертацией?
– Как громко можно, по-твоему, играть Баха в этом обществе, чтобы не приехала полиция?
– Что ты сделал с моей диссертацией?
– Так громко? – Он вывернул звук до предела.
– Что ты сделал с моей диссертацией?
– Так тихо? – Он убрал звук.
– Что ты сделал с моей диссертацией?
– Так громко?
– Брайан! – закричала я что было сил.
Бесполезно. Я пошла к своему столу и села, глядя на устроенную им «выставку». Я хотела убить его или себя. Но вместо этого заплакала.
Вошел Брайан.
– Кто, по-твоему, пойдет на небеса? – спросил он.
Я не ответила.
– Пойдет ли туда Бах? А Мильтон? А Шекспир? А Шеклай? А святой Себастьян Ублюдок? А Абеляр Кастрат? А Синдбад Мореход? А Синьбад Гореход? А Чихбад Чихоход? А Норман Мейлер? А Китбад Китоход? А Финбад Финоход? А Ринбад Риноход? А Джойс? А Джеймс? А Данте? Или он уже на небесах? А Гомер? А Йейтс? А Харди с гвардией? А Рабле с рублем? А Вийон с выей? А Рэли с реле? А как пойдет Моцарт – легко? А Малер – тяжело? А Эль Греко под удары грома? А пойдут на небеса электролампы?
Я повернулась и посмотрела на него. Он безумно махал руками и подпрыгивал.
– Электролампы непременно пойдут на небеса! – прокричал он. – Непременно! Непременно!
– Ты меня с ума сводишь! – бросила я в бешенстве.
– Ты пойдешь на небеса! – завопил он и, взяв меня за руку, повел к окну. – Пойдем на небеса! Пойдем! Пойдем! – Он распахнул окно и высунулся наружу.
– Прекрати! – истерически закричала я. – Я больше не могу этого выносить!
Тут я начала его трясти. Он, наверное, здорово испугался, потому что схватил меня за горло и принялся душить.
– Заткнись, – крикнул он. – Полиция придет!
Но я уже не кричала. Он еще сильнее сдавил мне горло. Я начала вырубаться.
Почему он не убил меня – до сих пор не знаю. Может, мне просто повезло. Не знаю, как объяснить. Знаю только одно, в конечном счете он отпустил меня, я тряслась, хватала ртом воздух. Помню, потом увидела на шее здоровенные ссадины. Залезла в стенной шкаф в коридоре, скорчилась в темноте, кусая колени и рыдая. «О боже, боже, боже», – плакала я. Потом мне как-то удалось взять себя в руки и позвонить семейному доктору. Он был в Ист-Гемптоне. Я позвонила психиатру матери. Он был на Файр-Айленде. Я позвонила своему психиатру. Он был в Уэлфлите. Я позвонила подружке моей сестры Ранды – она была психиатром и социальным работником. Она сказала, чтобы я вызвала полицию или доктора. Брайан психически болен, сказала она, и, возможно, опасен. Я не должна оставаться с ним наедине.
321
Элоиза (1100–1163) – возлюбленная, тайная супруга и ученица Абеляра. Любовь Элоизы и Абеляра закончилась для них трагически: оба ушли в монастырь.
322
Набор из 30 вариаций Баха для клавесина, названы по имени первого исполнителя Иоганна Готлиба Гольдберга.
323
Гульд, Гленн (1932–1982) – канадский пианист, известный в первую очередь записями произведений Баха.