- Я тоже не могу.
Ужин в порядке. Чесночный хлеб не подгорел, а лапша слегка твердая, но не жесткая. Мы потягиваем вторые бокалы Мерло, когда я замечаю этот взгляд.
- Что? - спрашиваю я ее.
Она улыбается.
- Я просто задумалась, - отвечает она.
Мне несвойственно заниматься этим дважды за вечер, но не сказать, что это совсем уж неслыханно, да и у нас был превосходный ужин с вином. Возникает знакомое чувство неловкости, когда я бросаю взгляд через ее плечо на застекленную дверцу комода, из-за которой на меня смотрят восемь Барби, которым уже по тридцать лет, не говоря уже о Тедди Дэвисе, ее самом первом плюшевом мишке, потертом и с изгрызенным носом, с этими странными, глубоко запавшими пуговицами вместо глаз - пуговицы действительно напоминают раскосые прищуренные глаза - и с пухлыми губами трубочкой, так что он похож на Бетти Дэвис[2], нанюхавшейся героина. Это нервирует.
Но это быстро проходит. Благодаря ей.
И на этот раз, по крайней мере, для меня, это даже лучше.
Я занимаюсь этим гораздо дольше, чем обычно, и она все время рядом со мной. Мы - дуэт. Она задает ритм, а я веду мелодию. Она - форма, а я - ваятель. Мы были очень близки к тому, чтобы кончить одновременно, но она меня слегка опередила, и я все еще тверд внутри нее, когда она кончает.
Мы всегда любим друг друга при свете. Считаем, что темнота для трусов. Поэтому, когда я откатываюсь в сторону, то вижу, как блестит пот на ее теле от ключицы до бедер. Пот, который частично принадлежит ей, а частично мне.
И я думаю: Пусть это никогда не прекращается. Пусть мы никогда не станем настолько старыми, усталыми или привыкшими друг к другу, что не захотим этого.
Эта мысль приходит мне в голову, когда я уже почти засыпаю.
Будь осторожен, брат, в своих желаниях.
Я просыпаюсь от звука, которого никогда раньше не слышал.
Сейчас середина ночи, кромешная тьма, но я полностью просыпаюсь так быстро, как будто кто-то дал мне пощечину.
Это высокий тонкий пронзительный звук, и это точно не Зои с ее игрушкой. Я протягиваю руку к тому месту на кровати, где лежит Сэм. Там пусто.
Я дергаю за шнурок прикроватной лампы, и свет внезапно ослепляет меня. Звук нарастает, словно свет причиняет боль.
Я вижу ее. Вот она. Лежит на полу в углу, между стеной и комодом лицом к стене, голой спиной ко мне, крепко прижав колени к груди. Ей не холодно, но она вся дрожит. Она бросает на меня быстрый взгляд через плечо и быстро отворачивается, но я вижу, что она плачет.
Этот звук - плач Сэм.
Но я слышал, как Сэм плакала, когда умерла ее мама, и это совсем не похоже.
Это совсем на нее не похоже.
Я встаю с кровати, иду к ней, обнимаю ее и...
- Не-е-ет! - вопит она. - Не-е-ет!
Это останавливает меня, и я думаю: Это не она. Это не ее голос. Все время зная, что это невозможно.
- Господи, Сэм...
- Не надо!
А теперь ее левая рука мечется в воздухе над головой, словно она отгоняет внезапно налетевшую стаю птиц.
Я тянусь к ней. Она видит меня краем глаза.
- Не смей... не трогай!
Мне кажется, что этот голос на целую октаву выше, чем должен быть. Что за хрень?
- Не трогай, - говорит она, на этот раз немного спокойнее.
Сквозь сопение. И тут меня осеняет.
Это голос маленькой девочки. И он исходит от моей Сэм.
При других обстоятельствах я бы просто улыбнулся. Сэм подражает детскому лепету. Но сейчас другие обстоятельства. В ее взгляде нет никакого веселья.
Ладно, она не позволяет мне прикоснуться к ней, но я должен что-то сделать, чтобы успокоить ее. К тому же она голая. По какой-то странной причине это меня беспокоит. Я встаю и стягиваю одеяло с кровати. Убью сразу двух зайцев.
Я опускаюсь на колени позади нее и протягиваю ей одеяло.
- Сэм, это я. Позволь мне...
Она бьет меня обеими руками, сильно и быстро, и снова плачет.
- Не трогай меня... Ты сделал мне больно!
- Я чем-то тебя обидел? Сэм, я бы никогда...
- Hе Сэм!
- Что?
- Я не Сэм!
И теперь я не просто в замешательстве. Теперь мне страшно. Я скатился в кроличью нору, и то, что там, внизу, мрачно и серьезно. Это не игра и не дурной сон. Она каким-то образом изменилась за одну ночь. Не знаю, откуда это мне известно, но я чувствую это так же верно, как собственную кожу. Это не Сэм, не моя Сэм, абсолютно здравомыслящая и уравновешенная, способная перевязать артерию так же аккуратно, как продеть ремень в петли джинсов. И теперь я тоже дрожу.