— А другие у тебя есть клиенты, которые играют классическую музыку?
— Да, Андре посоветовал меня одному скрипачу и виолончелисту.
— А ты часто с ними встречаешься?
— Завтра у меня назначен сеанс со скрипачом, его зовут Элиот.
— Я могу пойти с тобой? Мне нужно увидеться с ним всего на одну минутку.
Она в недоумении посматривает на меня.
— Зачем?
— Я хочу показать ему несколько страниц с нотами. Просто интересно узнать, что он думает об этой музыке.
Она морщится.
— О музыке? Чьей?
— Ее написал Зейн.
У нее от удивления приподнимаются брови.
— Зейн!? Зейн? Большой страшный босс русской мафии, похитивший твою сестру, пишет музыку? Может ты мне еще скажешь, что он играет с куклами?
— Очень смешно.
— Нет, я серьезно. Ты точно знаешь, что эту музыку написал Зейн?
— Да, я слышала, как он играл на пианино, и играл он очень и очень хорошо, но я до сегодняшнего дня не знала, что он пишет музыку. Мне нужно, чтобы профессионал взглянул на нее и дал свое заключение.
— Зачем?
— Не знаю. Мне кажется, что на самом деле у него настоящий талант, о котором он не знает. Он может сотворить что-то грандиозное в мире музыки.
— Конечно, я спрошу у Элиота, и если он не будет против, то возьму тебя с собой. Но если он нам не поможет, то мы обратимся к виолончелистке Кэтрин. Она очень общительная.
— Отлично, — говорю я и беру большой кусок пиццы.
Стелла вздыхает.
— По-моему, мне стоит запихнуть в себя что-нибудь более легкое. Не передашь мне этот чертовый салат?
25.
Далия Фьюри
Я так рада, что положила ноты в прозрачный пластиковый файл, поскольку у меня так потеют руки, что страницы насквозь уже совсем промокли бы.
— Прекрати нервничать, глядя на тебя, я тоже неврничаю, — говорит Стелла, поглядывая на меня.
— Я ничего не могу с собой поделать, — отвечаю я.
Мы находимся в лифте, поднимающемся в квартиру Элиота. Она поворачивается ко мне и поправляет шарф на шее.
— Ты что не можешь расслабиться? Это я должна быть королевой драмы, помнишь, а не ты. Все будет отлично, вот увидишь.
— Я так хочу сообщить Зейну, что у него есть определенный выбор — ему совершенно не обязательно быть преступником, ели он имеет талант. Я очень бы хотела, чтобы ты услышала, как он играет.
— Я не фанат классической музыки, я от нее засыпаю.
— Я тоже была не фанатом... пока не услышала, как он играет. Он действительно блестящий пианист, чувствующий каждую ноту, словно она идет у него изнутри.
Она улыбается, пытаясь успокоить меня.
— Ладно, хорошо, ты достигла своей цели, я верю тебе. Тот, кто может написать классическую музыку для меня, кто никогда не зацикливался на ней, уже блестящий музыкант.
Я улыбаюсь в ответ.
— Он именно такой, Стэл, на самом деле.
Двери лифта открываются, и мы идем по небольшому коридору. Стелла поворачивается, глядя мне в глаза.
— Ты готова?
Если честно, у меня сводит желудок, и я нервничаю, словно перед экзаменом, к которому не готова. Я делаю глубокий вдох и выпрямляю спину.
— Да.
Она дотрагивается пальцем до звонка и смотрит на меня с серьезным выражением лица.
— Уверена?
Я начинаю улыбаться.
— Знаешь, ты напоминаешь идиотку?
Она смеется и нажимает на звонок.
— По крайней мере, я не дебилка.
— В этом нет особой разницы, — говорю я ей, дверь открывается.
Элиот выглядит именно так, как я и представляла. В очках, неприметной одежде, тонкие каштановые волосы и серьезные глаза, которые разглядывают меня с нескрываемым любопытством.
Стелла представляет меня, и он неожиданно хватает меня за руку, у него такая мягкая рука, как у ребенка.
— Пойдемте в гостиную, — произносит он и ведет меня по темно-синему коридору. Его гостиная выглядит минималистически, настолько чистая, что напоминает больницу, новые светлые цвета сливок кожаные диваны, с поблескивающей стереосистемой. На синих стенах коллекция фотографий, отображающих его различные награды.
— Присаживайтесь, — приглашает он.
— Спасибо, — говорю я, и бухаюсь на конец ближайшего дивана. Стелла садится рядом со мной.
— Хотите что-нибудь выпить? — спрашивает он.
Я перевожу взгляд на Стеллу, поскольку не совсем уверена стоит ли соглашаться или лучше отказаться. Возможно, его предложение знак вежливости и принять его будет невежливо, а отказаться, возможно, будет совсем неловко, как будто меня интересует только одна вещь — его мнение о музыкальном отрывке.