Я не вижусь с ним фактически до ночи, лежа в кровати, смотрю музыкальное видео, когда он прислоняется к дверному косяку, одетый во все черное — черное поло, черные джинсы, глаза полуприкрыты. Мне кажется, что он совершенно другой, может слегка пьян?
— Как ты себя чувствуешь? — спрашивает он.
— Я в порядке, — говорю я с опаской.
— Это работает?
Я хмурюсь.
— Что работает?
Он отталкивается от косяка и входит в комнату.
— То, что есть между нами. Это работает?
— Не очень, — правдиво отвечаю я.
— Почему? — спрашивает он, снимая свой пиджак.
— Ты действительно хочешь узнать правду?
— А почему нет? Удиви меня, — говорит он со злой усмешкой, и я понимаю, что он пил.
— Возможно потому, что я беспокоюсь о тебе, но ты всегда отталкиваешь меня.
Он наклоняет голову.
— Ты беспокоишься обо мне?
— Да.
— Как ты можешь беспокоиться обо мне? Ты не знаешь всего моего дерьма.
— Возможно, но даже, если я не знаю, я все равно беспокоюсь о тебе.
Он улыбается, но глаза у него светятся странным огнем.
— Знаешь, в чем твоя проблема? Ты слишком много беспокоишься.
— Я волнуюсь за людей.
Он медленно кивает.
— Ты волнуешься, да. Тебе стоило бы заниматься йогой или медитацией, как твоя сестра. Это помогло бы тебе успокоиться.
В этот момент я толком даже не осознаю, что он сказал, но потом меня накрывает, словно ударяя под дых. Я смотрю на него, он на меня, потом делаю глубокий вдох.
— А откуда ты знаешь, что моя сестра медитирует?
Он ничего не говорит.
— Это ты, — обвиняю я его дрожащим голосом. — Ты все спланировал. Ты ее похитил, не так ли? — Лед у меня в голосе удивляет даже меня саму.
Он молча смотрит на меня.
— Да? — кричу я.
— Да, я, — признается он, оставаясь совершенно равнодушным к своим действиям.
Я смотрю на него широко раскрытыми глазами, наполненными ужасом.
— Ты все еще беспокоишься обо мне, рыбка? — издевается он.
Во мне поднимается такая ярость, словно моя голова сейчас загорится и взорвется. Перед глазами плывут красные круги. С криком, наполненным болью и яростью, я вскакиваю с кровати и лечу на него, желая расцарапать ему лицо ногтями. В этот момент я ненавижу его всеми фибрами своей души. Он легко хватает мои руки и удерживает их высоко в воздухе, смотря на меня сверху-вниз, презрительно изогнув губы. Я пытаюсь пнуть его ногами, и он вдруг молниеносно крутит меня вокруг, прижавшись к моей спине, я полностью обездвижена в его захвате.
— Отпусти меня, ублюдок, — безумно и неистово кричу я.
— Как только ты перестанешь пытаться навредить себе, — совершенно спокойно отвечает он.
— Я не пытаюсь себе навредить, я пытаюсь нанести тебе увечья, ты тупой мудак, — ругаюсь я.
— Если ты только попытаешься навредить мне, придется ответить, а я не хочу этого делать, — говорит он.
— Ты уже итак причинил мне боль, — рыдаю я.
— Ты похожа на ребенка, который плачет, потому что ударилась пальцем о жесткую деревянную мебель, но завтра ты забудешь об этом и снова будешь смеяться, — он отпускает меня.
Я отхожу на несколько шагов, увеличивая расстояние между нами, и непонимающе смотрю на него, наполненная злостью и болью. Но если взглянуть на нас со стороны — то между нами пропасть, которая была собственно всегда. Кто знает, сколько еще таких «чудес» он скрывает, но я никогда не смогу постичь их, да и не хочу. Не знаю, сколько я так стою, замороженная, просто глядя на него. Одну минуту, пять или даже десять. Единственное, что я понимаю — это конец. Ничего не осталось.
И ко мне начинают возвращаться мои чувства — первая виток боли, и о боже, потеря. Такую ужасная и страшная потеря. И гнев, предательство, грусть. Все перемешивается и приводит к полному замешательству, но я четко знаю одно — я должна уйти из этого дома, от этого мужчины и от этих чувств к нему.
Я выбегаю из комнаты.
Он даже не пытается меня остановить, бегу вверх по лестнице в свою комнату. Не разбирая, кидаю пару вещей в сумку, засовываю рукописи в рюкзак. Знаю, что я не все забрала свои вещи, в которых пришла, но мне плевать. Мне нужно побыстрее выбраться из этого дома. Я вешаю рюкзак на согнутую руку, в другую беру сумку и выхожу из комнаты.
Бегу вниз по лестнице, почти достигаю первого этажа, и вижу, что он закрыл дверь в спальню. Слезы еще сильнее начинают течь по моим щекам. Он слышит, как я спускаюсь вниз по лестнице и знает, что я ухожу, но не даже не вышел из своей комнаты, тем самым отпуская меня на все четыре стороны.
И я замечаю, что нет никого из охранников, и поэтому мне стоит только открыть входную дверь и выбежать в ночь. В конце концов, такси ходят постоянно, я могу поймать и вернуться к Стелле, но в своем безумном порыве, я пропускаю ступеньку и падаю с лестницн, размахивая руками, пытаясь ухватиться за перила. В итоге распластавшись лежу на полу, чуть ли не воя от боли.
Я упала с таким грохотом, да еще и вскрикнула от боли, что мой вскрик точно разнесся по всему дому, но Зейн не вышел из своей спальни, чтобы поинтересоваться в порядке ли все со мной.
Очередные слезы от боли и обиды текут у меня по щекам.
— Сукин сын, — ругаюсь я сквозь зубы, поднимаюсь на колени. Да, у меня все болит, но я цела и невредима. Из кухни слышу приближающиеся шаги.
Глава 23.
Далия Фурия
Я поднимаю глаза на Ольгу, которая подходит ко мне и помогает подняться на ноги.
— Как ты? — спрашивает она.
На мгновение я забываю о боли, ушибе и злости.
— Ты же не говоришь по-английски? — тупо спрашиваю я ее.
— Конечно, говорю, — бодро отвечает она.
— Что? Почему?
— Ох, дитя. Каждый раз, когда новая женщина приходит сюда, все повторяется. Они влюбляются в босса и начинают мне плакаться. Мне надоело выслушивать это, и поскольку я русская, то стала всем говорить, что говорю только по-русски.
Этот дом просто наполнен лгунами.
— Я не верю, — говорю я, отрицательно качая головой.
— Ну, — говорит она сухо. — Попробуй послушивать одинаковые идиотские истории всякий раз.
— Я ухожу, — говорю я ей.
Она переводит взгляд на сумку, лежащую на первой ступеньке.
— Нет, ты не должна.
Я шмыгаю носом.
— Мне нужно уйти.
— Ну, зайди и выпей кофейку.
— Нет, я не хочу оставаться с ним под одной крышей больше ни минуты.
Она указывает на маленький красный огонек, который мигает в углу фойе, я раньше не замечала его.
— Видишь.
— Да.
— Это камеры. Сейчас Юрий наблюдает за тобой, сидя в маленькой комнате. В тот момент, когда ты попытаешься открыть входную дверь, он выйдет и быстро проводит тебя назад в твою комнату. В этом и заключается его работа — никого не впускать и не выпускать без разрешения Александра.
— Я пленница? — недоверчиво спрашиваю я.
— Не совсем, но ты не должна уходить в середине ночи. Если бы я была Александром, я бы не позволила. Не безопасно молодой женщине одной бродить в такое время. Почему бы тебе не пройти на кухню и не выпить кружку кофе, а за одно и поболтать?
Я шмыгаю носом.
— Кофе и поболтать? — сейчас мне кажется все таким нереальным.
Она забирает мою сумку и рюкзак.
— Ты сможешь идти или тебе помочь? — спрашивает Ольга.
Я закашливаюсь.
— Могу, — начинаю прихрамывать в сторону кухни, она пропускает меня вперед, удерживая дверь.
На кухне пахнет свежеприготовленной выпечкой.
— Ты готовишь в такой час ночи? — спрашиваю я, поскольку еще до конца так и не пришла в себя, после падения и предательства Зейна.
— Да. Я не люблю просыпаться рано, предпочитаю многое делать по ночам, чтобы урвать лишний час.
Я прихрамывая направляюсь к табуретке. Она ставит мою сумку и рюкзак на пол рядом со мной, и пододвигает коробку с салфетками поближе ко мне.
— Ну, я сдеаю тебе кофе.