- До встречи, Оул.
Выстрел.
Темнота. И я снова лечу в пространстве, снова меня заносит куда-то, куда мне совсем не нужно. Я снова ищу свою новую жизнь. Как бы хотелось хоть раз побыть женщиной… Даже кроликом мне удалось стать, хотя Оул всё равно, найдя меня и поняв, что это действительно я, меня сварил, как бы отвратительно это ни звучало. А вот женщиной… ни разу. Вероятно, мне повезёт. Хоть раз в жизни, было бы неплохо. Я, конечно, понимаю, что это очень глупо – желать стать женщиной, когда современные технологии позволяют изменить пол в любое время. Но ведь это совсем не то! Я не хочу «стать» женщиной. Я хочу «быть» женщиной. Испытать её проблемы, ощутить, каково это – любить мужчину, чувствовать себя ей. Возможно, у меня появилась эта мания по каким-то особым причинам. И, кажется мне, основная причина – то самое яблоко из папье-маше. Оул. Люблю ли я его? Вряд ли, ведь один мужчина не может любить другого – это мне впаривали все мои жизни. Но Оул… Он совсем не такой, как остальные. Ему не нужно от меня то, что обычно нужно любовнику или другу. Он просто хочет видеть, как я умираю. Столько раз, сколько придётся. Я не знаю, что творится у него в голове, возможно, он просто сумасшедший, помешанный на смерти. Но ведь он такой же отброс общества, как и я. Сколько бы раз я не просыпался, сколько бы раз не умирал и не рождался, он всегда меня находил. Находил и безумно радовался тому, что у меня ничего не получилось и я опять хочу сдохнуть. Безумно радовался тому, что я снова умру. Я его никогда не понимал, хотя где-то там, в душе, что-то маленькое и противное постоянно шепчет: «Он прав, он всегда прав». Я бы с радостью убил эту маленькую дрянь, но какая-то часть меня запрещает её трогать, говоря что-то вроде «у всех людей, значит, есть, а у тебя не будет, да?».
И вот, я снова умер.
И кажется, никто не в силах мне помочь.
И кажется, и верится.
Станет ли эта жизнь последней?
Слишком много вопросов, на них не будет ответов.
Я видел рождение этого мира, я умру вместе с ним.
Не разрешено, не позволено.
Я не имею права умирать.
Я часть системы.
Каждый вышедший из строя гнутый винтик – часть системы.
Круг.
Моя жизнь – круг.
Круг с углами.
Одним углом.
Я снова ударюсь о него, и он снова возрадуется моей смерти.
Сейчас, наверное, Оул заходится истерикой, ползает по полу, слизывая с холодного и намокшего бетона мою кровь. В его глазах – счастье, в сердце - разрывающий его на куски экстаз. Он обнимает моё обмякшее тело, любовно вырисовывая на лице узоры кровью из моего виска, - да, я всё-таки выстрелил в висок. Его молочно-белые волосы становятся красными и грязными. Его заливает дождь. Он счастлив. Он поднимается, прыгает по крыше, крича во всю глотку: «Он умер! Умер!». Хлопает в ладоши, безумно радуется. Новая глава всё той же книги – как же Оул любит читать. Он падает на спину в лужу, хватает мою синюшно-бледную неживую руку и целует её влажными горячими губами. Он смеётся. Его смех чист и звонок, как звук льющейся кристально чистой воды.
- Мы будем умирать. Будем умирать вечно, - возбуждённо шепчет он, тяжело дыша и смотря на небо через расширенные зрачки травянисто-зелёных глаз.
И вот, я опять проснулся.
***
Замкнутое пространство. Места ровно столько, чтобы лёг один человек и больше уже никогда не выбрался. Как мило. Гроб. Ну, мне не впервой. Мне даже нравится этот уютный аристократичный бархат. Так, что у нас с телом… Я хотя бы могу согнуть руку в локте. Сгибаю. Прикасаюсь к своей груди… Плоско, как и всегда. Вот чёрт. Надо выбираться из этого места – Оул ждёт меня. А может, помереть ещё раз прямо тут? Нет, я должен увидеть нового себя. Всё по выверенной схеме - расшатать гроб, ударить со всей силы в крышку и выползти из земли. Было, всё уже было, и не раз. Неинтересно. Но стоп, подождите. Почему я слышу какие-то голоса? И воздух не кажется спёртым, как под землёй… Я ухмыляюсь. Не может быть! Чтобы так повезло? Меня ещё даже не закопали! Жаль, что Оул не увидит этого…
Я открываю крышку, сажусь, движением головы выпрямляя затёкшую шею. Вижу обезумевшие от ужаса взгляды окружающих, визжащую девушку, от неожиданности выронившую платок из рук. Она стоит ближе всех, вероятно, она была женой или любовницей того, в чьё тело я заполз на этот раз. Я смотрю на себя. Чёрный костюм, белые ботинки покойника. Белые перчатки… Люблю белые перчатки. Я напоминаю себе кролика из «Алисы в стране чудес». Кролика с часами… Только мои часы сломались и не желают работать. Я прикасаюсь к своей голове… Отлично, я хотя бы не стриженый под ноль. Волосы всегда были очень важной частью меня – как бы мне было не плевать на себя и то, что со мной будет, я хронически не переношу бритые головы. Новое тело вполне в моём вкусе – высокое, волосы длинные, да и нос вроде не такой огромный, как в прошлый раз. Как всегда, не обращаю внимания на обезумевших людей, увидевших живого мертвеца. Интересно, почему тот, в ком я сейчас нахожусь, умер? Неужели какой-нибудь дурацкий приступ? Я опускаю ноги в белых ботинках на пол, беру из рук какой-то дамы в шляпке с вуалью стакан с водой, выпиваю и направляюсь к предполагаемой ванной. Мне нужно зеркало. Я должен себя увидеть. Я слышу, как кто-то в комнате падает в обморок, и к нему кидаются ошалевшие люди. Как всё неинтересно, как всё скучно. Захожу в ванную, снимаю чёрную ткань, смотрю в зеркало… И что же я вижу? А вижу я прекрасно сложенного юношу лет двадцати с большими глазами и красивыми губами, узким лицом, обрамлённым растрёпанными тёмно-сливовыми волосами. Какой красивый цвет… Наматываю на палец прядь из чёлки, отпускаю. На мне – чёрный похоронный костюм, идеально гармонирующий с аристократическим лицом и руками пианиста. Улыбаюсь. Да я просто сама красота! Интересно только, почему эта красота умерла. Жаль… Жаль, что такие люди умирают, оставляя на этой земле аморальных ничтожеств, недостойных жить. Под моим левым глазом уже начал проявляться Знак. Небольшая гексаграмма, через несколько часов она станет чёрной. По ней меня узнает Оул. Было бы неплохо немного поиграться с этим телом…