Слышу шаги. Откуда-то сзади, кто-то заходит в ванную… Неужели та девушка? Что ей от меня нужно? Я умер, меня больше нет. Ей стоило бы понять, что тот, кого она хочет видеть – не тот, кто сейчас стоит в ванной и смотрит в зеркало на своё новое тело.
- Том, ты правда жив? – её тихий голос эхом отдаётся от светло-голубых стен. Её глаза опухли от рыданий, волосы небрежно замотаны – видимо, просто для того, чтобы не мешали. Она уже устала горевать по моей смерти. Её уже ничто не удивит. Она тоже почти мёртвая.
- Жив, - говорю я, поправляя воротник пиджака и причёску. Мне нет дела до её бед. Она мне – никто. Я должен как можно быстрее смотаться отсюда и найти Оула, он ждёт меня. Девушка не уходит, стоит и смотрит на меня через зеркало.
- Том, это ты?
Я замираю, буквально на несколько секунд. Её вопрос висит в воздухе, как материальный. Ударяется о стены и о мою голову.
- Я, - говорить надо как можно меньше. Уходить нужно как можно раньше. Том умер. Я жив. Нельзя пошатнуть эти весы, нельзя позволить кому-то поверить в воскрешение. Я поднимаю взгляд, смотрю на отражение девушки в зеркале передо мной. Она уже не плачет.
- Том, не умирай.
- Том мёртв, – говорю я, разворачиваюсь, опираясь о раковину.
Я – записная книжка. Я – летописец этого мира. Я – смерть.
Девушка смотрит на меня. Она не верит своим глазам, думает, что свихнулась. Я улыбаюсь. Ведь она права. Мир свихнулся. Мир свихнулся тогда, когда родился я.
Я – Вселенная.
- Я тебя не знаю, - говорю я, дерзко глядя прямо в её карие глаза. – Я не знаю твоего имени. И меня зовут не Том.
Глаза девушки расширяются от ужаса, хотя она им уже давно не верит. Ведь её Том не воскрес. Её Том мёртв.
- Что ты такое говоришь… - шепчет она. Я не могу ничем обрадовать эту бедную девушку. Всё, что я могу для неё сделать – исчезнуть. Испариться, доказать её сумасшествие. Она вернётся обратно в комнату, утешит упавшего в обморок страдальца и скажет, что они все просто вместе дружно сошли с ума. Семья психов. Или наркоманов. А я… а что я? Я испарюсь и снова стану тем, кого знал уже многие годы Оул. Нужно будет только найти его.
- Том, почему ты умер?
А вот этого я не ожидал.
Что это значит? О чём думает эта убитая горем дура? Я смотрю ей в глаза, не моргая. Становится всё интересней и интересней. Молчу. А что я могу сказать? Я совершенно не знаю Тома, а я сам… Ну не говорить же ей, в самом деле, что я умер потому, что хочу умереть. Что я умираю уже неизвестно какой раз и опять безрезультатно. Что я перепробовал сотни методов самоубийства. Что я – профессор кафедры смерти Ада. Что я – некромант. Некромант, который непроизвольно воскрешает сам себя. Что я – монстр, питающийся смертью и подкармливающий своего искусственного друга из папье-маше. Что я могу сказать этой девочке?
- Я не Том, - говорю я, ничего умнее я не придумал. Она не сводит с меня внимательного взгляда. Неужели она думает, что я сейчас отведу взгляд, испугаюсь, подумаю, что обижаю её этими словами? Мне плевать на неё. Мне плевать на её семью, на её чувства. Мне вообще на всё плевать. Я изучил этот мир, этих людей, меня уже ничто не удивит. Этот мир мой. Мир психопата-некроманта, вот как я его назову.
- Послушай меня, - говорю я, желая закончить эту незримую борьбу, - ты сейчас вернёшься в комнату и скажешь всем, что ты сумасшедшая, что все они сумасшедшие. Что ты никого не видела, что Том умер. Потому что Том действительно умер.
- Почему, Том?– тихо спрашивает она. Видимо, она уже со всем смирилась. – Хорошо, я сделаю всё так, как ты мне говоришь. Только сначала скажи, зачем ты умер. Скажи мне. У тебя было всё: деньги, машины, образование, любящие родители, поклонницы, друзья, я. Почему? Неужели это он? Он заставил это сделать?
- Как умер Том? – спрашиваю я. Или я вконец послал всё нахрен, или мне стало действительно интересно. Редко такое бывает. Раз, наверное, в пятьдесят смертей.
- Снотворное. Три упаковки. Уснул и… и тебя не стало. Ты издеваешься надо мной, как всегда, хотя знаешь, что я люблю тебя. И мне плевать на того парня, - голос кареокой девушки становится всё тише и тише, будто она сама уже убеждается в том, что сумасшедшая, и разговаривает сама с собой.
Парня? Ух ты, а мне начинает нравится эта сопливая мелодрама. Наверное, придётся Оулу немного меня подождать.
- Интересно-интересно. Что за парень заставил меня умереть? – спрашиваю я, изучая взглядом собеседницу. Примитив в апогее, убогость в самом своём расцвете. Простая и красивая. Ни одного изъяна. Ничего, что могло бы меня заинтересовать.
- Я его не знаю. И знать не хочу. Он убил тебя своей любовью. Задушил. Ненавижу его! – тихо шепчет она, вперившись взглядом в пол. Да, она смирилась с тем, что сошла с ума. Она просто вымещает свою злость на трупе возлюбленного… В данный момент она напоминает мне Оула. Совсем немного. Его радует и приводит в экстаз всё, что связано с трупами. Он любит их, действительно любит. Обижается на них, а потом целует. Разговаривает с ними и читает им стихи Байрона, которого так жгуче ненавидит. Наверное, я соскучился по Оулу. А эту девочку… Она начинает меня раздражать своей предсказуемостью.
- Вот как. Значит, я умер из-за того, что меня не приняли, да? – улыбаюсь настолько нагло, как только может улыбаться такой циничный ублюдок, как я. Она не поднимает взгляда, ей уже нет до меня дела. Она говорит мне то, что не осмелилась бы сказать живому Тому.
- Нет. Ты умер из-за него. Чего тебе не хватало? У тебя было всё! И вдруг захотелось адреналина, экзотики. Решил с мальчиками попробовать. Ведь так, Том? Так?! – её голос срывается на истерику. Да она не такая уж и идеальная. Она ещё и истеричка. Подленько ухмыляюсь. Люди такие предсказуемые. И такие отвратительные.
- Может, я на самом деле его очень любил, – говорю я, скрещивая руки на груди и глядя на каштановую макушку девушки, видимо, невесты Тома.
- Ты не мог его любить! Он же мужчина! Ты признавался мне в любви и дарил подарки! Мы уже были помолвлены!
- Ну, вот я и отравился. Ты мне никогда не нравилась – во-первых, ты девушка. А мне, знаешь ли, всегда нравились парни. Во-вторых – ты мелочная, предсказуемая, зацикленная на своей дурацкой любви истеричка без будущего. Твоя красота заставляет моё сердце тошнить, потому что она приторна и идеальна. В тебе нет ничего, что могло бы меня зацепить. Можешь говорить всё, что захочешь, ведь я всё равно умер. И снова умру – это моё хобби. Ты никогда не познаешь того, что познал Том. Ты – мусор под его ногами, об который он споткнулся и упал в бездну. Ты – причина его смерти. Ты и все те, кто мешал ему жить.
Я радуюсь. Меня переполняет то же чувство, которое обычно переполняет Оула при виде трупа. Мне действительно это нравится! Взгляд этой девушки, эти пустые глаза. Её душа очищена, и теперь она возродится. Эта девушка была ходячим полусгнившим трупом в красивом фантике – теперь я воскресил её душу. Я открыл ей глаза и прицепил прищепками к бровям. Смотри же, смотри. Узрей этот мир таким, какой он есть. Настоящим.
Я направляюсь к выходу, оставив девушку позади, всё ещё в мёртвом недоумении. Пора уже к Оулу, он наверняка всё ещё валяется в обнимку с моим бездыханным телом на той крыше. Интересно, где я? Мне повезло, что я опять проснулся в своём городе – я узнаю этот пейзаж за окном. Выхожу из дома. В похоронном костюме и белых ботинках, со сливовым шухером на голове. С уже проявившимся Знаком. Я иду по улице, которую так хорошо знаю. Дождь хлещет так, что я уже мокрый с ног до головы. Улица серая, люди серые, небо серое. Всё серое. Мир сер и скучен, но бываю такие моменты, когда тебе нравится серый цвет. Наверное, такой цвет моей души. Я иду, и меня не волнует ничего, кроме нынешнего местонахождения Оула. У меня нет семьи, нет дома, нет друзей. У меня нет вещей, нет книг, нет фотографий. Я – это просто я. Существую только я. Свои пианистические руки я засовываю в карманы, а красивое лицо подставляю струям грязного дождя. Мне это нравится. Нравится просто быть, но при этом уже давно не жить. Нравится вот так идти навстречу своей смерти.