- С чего ты взял?
- Я вижу это по тому недовольству, которое проскользнуло по твоему лицу, когда ты увидел в дверях не Оула.
Я хмыкнул. А я действительно заразен.
- Что ты хочешь от меня услышать? – спрашиваю я, отрываясь наконец от созерцания серого неба за стеклом окна. Глаза Адельберта блестят, когда на них попадают отражающиеся от зеркала солнечные зайчики.
- Что-нибудь о нашем неутешительном будущем, - парень улыбается. Так просто и искренне. У меня что-то давит внутри. Становится немного неуютно. Я просто не привык.
- Ты не поймёшь.
- Ну и что?
Мне начинает нравиться этот немец. Я сажусь напротив него, пристально смотрю в его глаза. Слишком близко. Но он не боится. Ни меня, ни того, что я могу ему сказать.
- Она хочет построить новый мир на пепле старого. Вырастить новый лес, сжигая каждый пенёк древнего и могучего, цветущего тысячелетиями. Но она не знает и не понимает одной крохотной детальки. - я наклоняюсь ещё ближе, прямо к лицу Рихарда. Чувствую его дыхание, касающееся моего лица. – Люди могут чувствовать.
- А деталька не такая маленькая, - Адельберт улыбается, и я замечаю ямочки на его щеках.
- Пепел весь вымок в их слезах, - продолжаю я, - и в нём слишком много соли. Не самое лучшее удобрение.
Мы молчим. Рихард не глупый, далеко не глупый. Он знает, сколько ему отведено. Он знает, что всё кончится слишком быстро. Я вижу застывшие в его глазах слёзы. Он сильный. Очень сильный. Другой бы не выдержал. Я ничего не знаю о прошлом этого парня, но мне это и не нужно.
Важно только сейчас.
И сейчас он тот, кто достоин немного большего. Кто достоин чести ничего не знать. Кто достоин умереть в счастье. Но Рихард и сам понимает, что он уже утратил возможность обрести покой. Он умрёт, зная, что это был конец. Зная, что на самом деле произошло. И это так нестерпимо больно, что я до сих пор поражаюсь его силе.
… я нахожу Оула на балконе. Он сидит в окружении четырёх или пяти банок из-под икры, он спокоен и готов ко всему, что может случиться в следующую секунду. Я улыбаюсь. Так странно осознавать, что «всегда» больше не имеет никакого значения. Так странно осознавать, что бесконечность, коей был для меня мой Оул, больше не бесконечна.
Всё имеет своё логическое завершение. Любая история. Любая записная книжка.
- Ну и чего ты там встал? – недовольно спрашивает меня Оул. Я снова улыбаюсь, пялясь на свои носки. Поднимаю взгляд. Оул смотрит на меня в упор. Выглянувшее на миг солнце высвечивает его волосы, похожие на молочные водопады, ниспадающие с его плеч. Я бы любил его, даже если этого мира не было. Даже если бы Девильера вселилась в меня. Даже если бы меня больше не существовало.
Зачем мне всё это? Зачем превращать всё происходящее в последний крестовый поход? Но мне нужна цель. Нет, не глобальное «спасти мир» и не самодовольное «стать супергероем». Что-то, ради чего умирают люди, ради чего можно отказаться от самого себя. Что-то немного важнее, чем какая-то жизнь.
Имя, которое я выкрикиваю в ужасе больше никогда не увидеть его обладателя. Имя того, кого я бы спас в ущерб всем людям на свете. Имя, из-за которого я становлюсь корыстным монстром, пристрастным и слабым. Но это так волшебно – быть слабым.
- Скоро, ведь так? – спрашивает Оул, снова глядя на умирающий город через балконное стекло. Я подхожу ближе, становлюсь рядом. Солнце в последний раз освещает мир, прежде чем окунуться в бездну Галактики.
И я вижу то, что я пытался спасти.
Я вижу цветочный магазин. Я вижу острый и тонкий шпиль телебашни. Я вижу вытоптанные пыльные улицы, я вижу грязь, обожающую порой прилипать к ботинкам. Я вижу здание благотворительного центра. Они все любили этот мир. Они все хотели сделать его лучше. Разными способами, хорошими и плохими, удачными и не очень. Они все просто хотели жить.
- Что с тобой? – Оул осторожно касается моего плеча. Я снова чувствую запах Девильеры. Совсем скоро. Она где-то рядом, за углом в лабиринте моего сознания. Ей осталось лишь выйти из-за угла. Показаться наконец. И закончить всё это.
Я уже знаю, чего она боится. Я увидел это в отражении витрины магазина игрушек. Я увидел это в чьём-то кошельке, лежащем на дороге. Я увидел это в колпаках колёс школьного автобуса.
Я улыбаюсь. Дотрагиваюсь до пальцев Оула, а в следующую секунду уже крепко сжимаю его руку. Моя подброшенная в воздух и зависшая там жизнь постепенно начинает опускаться.
Ей осталось только разогнаться.
- Пока всё не начало вертеться, ты должен быть уверен кое в чём, - говорю я, и голос мой предательски срывается на последних словах. Заинтересованность Оула передаётся мне вместе с его едва различимой дрожью. – Оул, ты мой.
Я знаю, что он улыбается. Я знаю, что он хотел услышать это. Но теперь он понимает, что это не просто признание в любви.
Всё может оборваться в любую секунду. Всё может взлететь на воздух в любой миг.
Я так надеялся что-то сделать с этим миром. Я так надеялся хоть на пару сантиметров его повернуть. Я так надеялся быть полезным не только для себя. Я так надеялся, что когда-нибудь я проснусь и пойму, что я постарел на один день. Что завтра я стану ещё старше. Что у меня есть сотни и тысячи дел. Что я с кем-то поругался. Что моя жизнь не такая металлически-каменная.
Что я живой.
- Давай сделаем что-нибудь безумное, - говорит Оул.
- Она…
- Мне плевать, - внезапно он меня перебивает. – Плевать на Неё, на всё, что происходит. У нас слишком мало времени, чтобы посвящать его всему тому, что привело нас к этой черте, - голос Оула почему-то заставляет моё дыхание замирать. Просто потому, что внутри опять что-то скребётся. Просто потому, что мы действительно единое целое. – Джесс, давай просто пойдём на кухню, приготовим что-нибудь, притащим Рихарда и будем обсуждать какую-нибудь чёртову ерунду. Прошу тебя. Давай просто забудем хотя бы на одну ночь. Всё это забудем, - Оул обвёл рукой город, - Весь этот хренов мир. У нас ещё есть время, чтобы пожить.
- Но…
- Заткнись.
Я чувствую его губы на своих. И внезапно я чувствую. Чувствую всё. До кончиков пальцев. Чувствую, как болит ушиб на колене, как ветер гуляет под рубашкой, как ресницы Оула касаются моей щеки. Я чувствую каждое мгновение. Я слышу, как тикают часы в гостиной. Я слышу, как бьётся моё сердце.
Давай просто немного поживём. Давай просто прикинемся людьми. Давай просто позволим себе немного больше перед воротами в ад.
...
Я заранее знаю, что всё начнётся слишком скоро. Я узнаю её почерк. Я узнаю каждый непрорисованный её кистью штрих. Отчасти в этом моё предназначение.
Верил ли я когда-либо в судьбу? Никогда и ни за что. Слишком мелко для такого монстра, как я. Я слишком долго жил, отрицая стадо вокруг себя, чтобы вновь принять один из его законов. «Склони голову и прими всё, как есть»? Ну уж нет. Я не революционер и не бунтарь. Я лишь тот, кто научился вовремя открывать и закрывать глаза. Во мне столько же дерьма, - а может, и больше, - как и в любом другом уроде, и я не собираюсь это отрицать или сваливать на то, что «такова моя судьба» или «таким меня сделала жизнь». Жизнь вообще ничего не делает. Она просто существует. Ломать людей могут лишь последовательности их собственных неправильных решений. Они сами превращают себя в то, чем так стараются не стать. Однако в этом их прелесть. В этом их неоспоримое преимущество. Девильера считает их мусором. Я считаю их паршивым произведением искусства. И когда-нибудь им найдётся ценитель под стать.