Оул улыбается. Я тоже. Наверное, будь мы хоть чуточку обычнее, нормальнее, человечнее – эту позу можно было бы расценить двусмысленно. Но мы… Мы такие, какие мы есть, и то, что сейчас происходит – в порядке вещей.
- Где моё прошлое тело? – спрашиваю я, всё ещё не открывая глаз.
- В ванной. Я его заморозил, только вот боюсь, оттает к утру, - возбуждённо шепчет Оул.
- Там много крови было?
- Да нет. Из виска обычно много не течёт, если бы в сердце – был бы фонтан… Джесс, - зовёт меня Оул.
- Что? – я открываю глаза. Надо мной – лохматая голова друга, он смотрит на меня изучающими, любопытными и заботливыми глазами. Улыбается. Как-то слишком по-доброму для такого маньяка, как он.
- Когда уже? – спрашивает он. Снова появляется тот самый энтузиазм в его глазах, тот самый нездоровый интерес, те самые огоньки.
- Не сейчас, - я блаженно потягиваюсь, несмотря на сидящего на мне Оула. – Мне нравится это тело.
- Мне оно тоже нравится, - говорит псих, вставая с меня и направляясь к холодильнику. Я знаю, что там у него обычно вместе с едой хранятся самые разнообразные части его коллекции – куски рук и ног, части позвоночника, уши. Кровь, законсервированная в трёхлитровых банках из-под огурцов. Лимфа в маленьких бутылочках. Банки с органами, безмятежно плавающими в формалине, Оул обычно ставит на книжные полки – формалину холод не нужен, только бы место в холодильнике занимали. Оул выуживает откуда-то из-за чьей-то ноги банку с икрой. Это, наверное, единственная еда в мире, которую он может есть всегда и везде. Банка легко вскрывается, со стола, на котором лежат мои ноги в белых грязных ботинках, берётся алюминиевая солдатская ложка и банка с умопомрачительной скоростью опустошается.
- У тебя есть что-нибудь кроме этого? – спрашиваю я, глядя на то, как Оул старательно пытается слизать со щеки красную, похожую на капельку крови, икринку.
- Ты же знаешь: всё моё – твоё. Бери, что хочешь, - он улыбается, вытирая рукавом мешковатой серой кофты губы. Мне лень подниматься. Я бы так и сидел, глядя на Оула, всю жизнь. Мне всё надоело. Надоело жить, надоело умирать, надоело дышать, надоело быть. Многим людям почему-то мало одной жизни. Они ищут способы удлинить её как можно дольше. Им мало. Почему я не могу поделиться с ними своей жизнью? Я бы с радостью отдал все эти одинаковые беспорядочные дни тем, кому это действительно нужно. Я бы отдал часть своей жизни Тому, который был слишком молод и красив, чтобы умирать. Которому просто не хватило сил. Интересно, что я могу для него сделать?
- О чём ты думаешь? – спрашивает Оул, бросая пустую банку на пол и подходя ко мне поближе.
- О том, почему умер Том.
- Как я понимаю, это ты, Джесс? – Оул садится на скамейку рядом, опускает свою лохматую голову мне на плечо.
- Да, - отвечаю я.
- Ты можешь убить всю его семью, облить бензином дом и поджечь. Потом раздеться, выбежать на улицу голым и побежать к городской администрации. Там заявить, что инопланетяне украли твою золотую рыбку. Украсть автомат из магазина с оружием. Расстрелять всех, кто запрещает мне раскапывать погосты с бомжами. А ещё лучше – просто расстрелять всех. Всех живых. Чтобы мир заткнулся наконец. Дал мне послушать тишину.
Я молчу. Слов, сказанных Оулом, какими бы они не были, вполне достаточно. Молчание – вот то, что ему нужно. Я улыбаюсь.
- Я помогу бедному Тому, - говорю я, зевая, - он любил какого-то юношу. И умер ради него. Красиво, не правда ли? Красиво и тупо. Умереть, так и не узнав причину своей смерти. Умер ли ты оправданно или твоя смерть никому не нужна.
- Ты пойдёшь к этому парню? – Оул заглядывает мне в лицо, его огромные зелёные глаза смотрят прямо в мои, будто бы посмотрев именно в глаза он сможет прочитать мои мысли. Ему не нужно их читать. Он их просто знает.
- Думаю, да. Скажу ему, что Том его любил. Что я – призрак. Людям легче разговаривать с призраками, а не с настоящими людьми.
- Да. Или с мертвецами, - Оул улыбается так по-детски, так мило и наивно, что очень-очень хочется обнять его. Пожалеть. Его внешность слишком резко контрастирует с тем, что творится у него в голове.
- Ну, со мной ты тоже разговариваешь, - возражаю я.
- Но ты ведь тоже мертвец, - говорит Оул с таким лицом, будто бы я не понимаю элементарных вещей, - Самый мёртвый мертвец.
Я смеюсь. В моём смехе – всё то, что так сложно выразить словами.
- Прости, наверное, это не очень приятно – разговаривать с мертвецом, который в состоянии тебе ответить, - говорю я, рассматривая Оула.
- Да ничего, я уже привык, - он снова прикасается к моим волосам, - какой красивый цвет, - восхищённо и немного завистливо говорит он. Оул не умеет скрывать свои чувства.
- Когда я умру, сможешь забрать его себе, - подмигиваю ему. Я знаю, что я – такое же всё для него, как и он для меня. Ему было бы скучно без меня. Не будь меня, не было бы и Оула. Мы связаны. Мы – две части одного нескладного организма, два полушария одного загноившегося мозга. Мы не сможем существовать друг без друга. Я не говорю «жить», потому что мы уже давно не живём. Мы существуем. Мы находимся в данном месте в данном времени. Мы не живём.
Что есть жизнь? Дорога от рождения до смерти. На пути мы встречаем много хорошего и много плохого. Мы узнаём много нового. Мы знакомимся с такими же путниками. С некоторыми идём вместе, некоторые идут по нашей же дороге. Мы просто идём. Цель? Что есть цель по сравнению со смертью? Пустой звук. Деньги? После смерти они не будут тебе нужны. Дети? Они тоже умрут. Наследие? Горит, тонет, тлеет. Цивилизация? Кому она нужна, мир деградирует с ошеломляющей скоростью. А в конце – неминуемая гибель.
Ничто не вечно, никто не вечен.
Мы все когда-нибудь умрём.
Прошлое и будущее сплетается в одну нить. В один узор.
Судьбы сплетаются.
Я и Оул.
Я не хочу больше осознавать то, к чему пришёл за многие и многие жизни. Я хочу быть идиотом. Я хочу ничего не понимать в жизни, в людях, в том, как устроен этот мир. Я просто хочу стать дураком. Хочу отупеть – ведь так гораздо легче жить. Легче ходить по земле, не задумываясь о том, сколько трупов в ней лежит. Легче дышать воздухом, даже не предполагая, какое огромное количество крохотных многоногих уродливых созданий в нём летает. Легче любить людей, не зная, сколько дерьма у них в сердце.
Интересно, а как именно любил Том? Так, как хотел бы любить я?
Я никого не люблю, мне никто не нужен. Я не нужен самому себе, потому что я просто хочу умереть.
На данный момент мне нужен только Оул. Почему? Я не знаю. Возможно, место в его сердце, которое у других людей занято лицемерием, предательством, пошлостью и коварством, у него занято любовью к трупам. И это гораздо лучше.