— Не-е-ет, Вань, нельзя, — Джонс с какой-то паникой ловит ладонь супруга, сглатывает часто и смотрит в эти невероятные сиреневые глаза. Было бы проще, если бы тот не провоцировал так открыто, но Ваня делает это нарочно, из-за чего Альфред уже не единожды запирался в ванной, снимая напряжение. Вбитые с детства истины, что беременных омег трогать нельзя, горят слишком ярко.
— Вот же баран, — Ваня обиженно и резко отворачивается обратно к плите и раздраженно достает с полки тарелки.
Джонс не перечит, лишь отходит на безопасное расстояние и садится тихой мышкой за стол — в такие моменты Ивана лучше не просто не трогать, но в идеале и на глаза ему не попадаться.
Перед носом спустя пару минут в полном молчании опускается тарелка и громко звякает о деревянный стол. Сам Иван демонстративно опускается на другой конец от Джонса и источает просто уничтожающую ауру за мягкой полуулыбкой. Альфреду откровенно не по себе, но он послушно ест потрясающе вкусный завтрак и думает, как бы загладить свою вину. Не успевает. Иван уминает свою порцию за пару минут и так же демонстративно уходит прочь, оставив в раковине грязную посуду.
Джонс лишь вздыхает и лениво доедает завтрак. Такие вспышки обид на пустом месте в последнее время случаются достаточно часто, хотя в сравнении с началом это совсем цветочки. В первые несколько месяцев Иван умудрился закатить ему не один грандиозный скандал, благо Джонс умел успокаивать и подстраиваться, если надо, да и в целом был готов к подобным всплескам, а потому воспринимал их спокойно. Ваня потихоньку поумерил пыл, и жизнь снова вернулась в свое русло, и вот теперь все начиналось заново.
Альфред, вставая с места и шествуя к раковине, никак не может понять, что же он делает не так. Ведь все, что бы ни творил Джонс, было во благо Ивана и детей, но омега упорно продолжал обижаться по мелочам, и потом стабильно дулся в течение дня. Затем он оттаивал, проводил несколько спокойных дней, а после все повторялось.
Альфред расставляет уже чистые тарелки по полкам и только после этого идет в гостиную, где на диване сидит его супруг и недовольно смотрит в телевизор. Там играет какой-то попсовый музыкальный канал, который Ваня в жизни не переваривал, но теперь всем своим видом показывает, что происходящее на экране в разы интереснее и увлекательнее, чем присевший рядом муж.
— Вань? — Джонс знает, что игнор — дело серьезное, но все же искренне надеется, что Иван оттает раньше, чем закончится выходной день: тратить его на молчанку Альфред не хочет абсолютно.
— Чего тебе? — на удивление отвечает Ваня, но взгляда от экрана так и не отводит.
— Что не так? — спрашивает побито и тускло альфа.
— А что не так? — вторит ему ворчливо Иван и фыркает. — Ты велел подождать. Вот я и жду, когда же до тебя, наконец, дойдет, — он отрезает это достаточно грубо и резко. Но отвечает же! Альфред воспринимает это по-своему и тянется ближе, мягко касается губами щеки и трется щекотно носом.
— Но Ванечка, пойми, я слишком люблю вас троих и просто не могу, — нашептывает мягко он, надеясь сгладить всю эту ситуацию нежностью, которая переполняет его целиком. Похоть и желание за ней можно и отодвинуть на задний план, ведь нет ничего важнее безопасности. — Ну, хочешь, я прямо сейчас сделаю тебе приятно? — продолжает нашептывать он, пока ладонь аккуратно оглаживает живот и мягкие бока и сползает ниже. Альфред совсем не прочь делать это пальцами или языком. Он даже сейчас чувствует, как, несмотря на нахмуренный взгляд, подается ладони Иван, но полноценный секс Джонс просто не может себе позволить.
— Я же говорю, что ты баран, — Ваня вдруг, резко откидывает с себя чужую ладонь, разворачивается и с размаху седлает бедра Альфреда, что тот невольно охает и сползает чуть ниже на широком диване. — Пойми ты уже, наконец, что я хочу тебя. Хочу твой гребаный член в себе. Хочу трахнуться нормально, — он наклоняется все ниже с каждым словом, ведет руками по крепкому телу, от которого все внутри просто сжимается и млеет.
— Ван… м-м-м… — все сопротивление теряется за властным и жадным поцелуем.
— Просто заткнись, — советует Иван и прикусывает губу Джонса, посасывает ее. — Я же знаю, что тебе тоже хочется. Что ты отводишь взгляд каждый раз, стоит мне только начать раздеваться, чтобы не наброситься на меня, не так ли, Ал? Так вот теперь не сбежишь, — Ваня тянет это слишком пошло и хрипло, отстраняется лишь на секунду и разом стягивает с себя свободную футболку, оголяя верх.
Альфред часто дышит от одного вида округлого живота с мягкими боками и набухшей уже сейчас грудью, от одного взгляда на плавные линии всей фигуры и на свободную резинку штанов, которые заметно приспущены и соблазнительно оголяют тело. Он пытается дернуться в сторону, выбраться и уйти, но куда там — Ваня далеко не пушинка, держит бедрами крепко и нахально усмехается, глядя на все попытки Джонса сбежать прочь.
— Ну же, Ал, просто поверь, наконец, что это не опасно ни для меня, ни для детей, даже врач это говорил, — вкрадчивый шепот звучит рядом с ухом, соблазняет все сильнее, а Ваня ловит руку Джонса и мягко опускает ее на свой живот. — Я бы никогда в жизни не стал подвергать их опасности, ты мне веришь?
В ладонь Альфреда вдруг слабо пихается малыш. Джонс замирает, смотрит ошарашено, чувствуя, как на губах ползет глупая улыбка, с ощутимо привставшим членом и с ног до головы окутанный запахом Вани. Он осторожно проводит ладонью по животу, ощущает еще один слабый толчок и тихо смеется.
— Это вы меня так все вместе решили спровоцировать? — спрашивает он и с еще большей нежностью очерчивает бока, поднимается выше и касается мягко груди.
— Ну, если ты такой остолоп, что уже третий месяц все мои намеки игнорируешь? — отзывается в ответ Ваня. Он пытается сказать это так же язвительно, но тело уже плавится под руками, и голос смягчается за накатывающей негой и теплом.
Альфред лишь качает головой. Он все еще не уверен, что это хорошая идея, но Брагинский так трепетно отзывается на все касания, что Джонс просто не может не порадовать его. А потому ладони мягко очерчивают грудь, взвешивают ее в руках, а пальцы осторожно проходят по соскам — Альфред прекрасно помнит, насколько чувствительными те становятся за прошедшее время. Он ласкает неторопливо и максимально нежно, боясь даже шевельнуться лишний раз, а Ваня громко и протяжно стонет в его руках, чуть двигает бедрами и закусывает губу.
— Учти, если не доведешь до конца, я загрызу тебя ночью, — предупреждает сквозь тихие стоны он и зарывается пальцами в свои волосы.
Во рту Альфреда слишком сухо. Он жадно смотрит на своего омегу, который выгибается от мимолетных и совсем слабых ласк, и поверить не может, что такое чудо перепало именно ему. Возбуждает всё: от запаха до мимолетных жестов и закушенных губ. От сладостных стонов до ощутимых движений на собственном паху, где уже упирается в ширинку джинсов член.
— Я смотрю, ты скучал, — Ваня тянется вниз, с особой нежностью оглаживает вставший член и вырывает глухой стон из груди Альфреда, пока пальцы быстро расправляются с ширинкой и проникают под нее. — Мистер Джонс-младший рад меня видеть? — он хмыкает чуть громче, проводит ладонью по всей длине и сам не сдерживает предвкушающего вздоха.
— Черт, Вань, — Альфред отчаянно заливается краской, но не может отвести от супруга взгляда. Он видел Ваню всяким: и стеснительным, и горячим, и потерявшим голову от возбуждения во время течки, но таким — впервые. Пошлым, открытым, абсолютно без тормозов и настолько соблазнительным, что просто дух захватывает.
— А что не так? Я вот точно рад его видеть, смотри сам, — Иван вдруг заводит ладонь за спину, прямо под резинку штанов и ведет по собственной промежности. Альфред тихо охает, когда перед ним показываются пальцы омеги — влажные и блестящие от собственной смазки. — Видишь, мы толком не начали, а из меня уже течет. Да и тебе явно невтерпеж, — Ваня коротко размазывает по головке выступившую каплю до очередного глухого стона, а Ал тянется к ладони, ловит ее и подносит к лицу.