– Ты хотела бы остаться больше, чем улететь обратно?
Она молча посмотрела на него, не отвечая.
Он позвонил в приемную и передал Мэри:
– Отвези ее домой.
– Домой, Дэвид?
– Ты плохо слышишь? – Ему не понравилась преувеличенная слащавость ее тона. Это что-то новое, но он не мог уловить что.
Дверь за ними закрылась. Его пальцы беспокойно забарабанили по столу, в то время как перед ним все еще оставались эти черные глаза. Он чувствовал в своем желудке крошечный холодный гвоздь.
Следующие две недели его ум, казалось, был наполнен более сложными проблемами, чем были когда-либо доселе. Подобно многим личностям его масштаба, он обладал способностью обдумывать несколько дел одновременно, но не проницательностью определять, когда кто-то завоевывает превосходство над прочими.
Первые два-три дня он упрямо не замечал эту бледную пришелицу в своем доме. И все же не мог не замечать ее присутствия. Она всегда была рядом, тихая, покорная, незаметная, с осунувшимся бледным лицом и огромными глазами. Часто она сидела долгими часами, не шелохнувшись, точно брошенная кукла.
Когда к ней обращалась Мэри или одна из горничных, девочка оставалась глухой к промежуточным словам, реагируя только на прямые вопросы или приказы. Она отвечала едва заметным жестом, если же этого не хватало, откликалась односложно тонким детским голосом. Все это время Корман не заговаривал с ней вообще – но невольно заметил ее фаталистическое принятие факта, что она не являлась частью его деловой жизни.
На четвертый день, после ленча, он застал ее одну, присел рядом на корточки и спросил в лоб:
– Татьяна, что с тобой? Тебе здесь не нравится?
Снова-здорово – короткий кивок головой.
– Тогда почему ты не смеешься и не играешь, как другие?.. – Он осекся, когда в комнату вошла Мэри.
– Сплетничаете тут? – развязно поинтересовалась она.
– Представь себе, – огрызнулся он.
В тот же вечер он смотрел последнюю кинохронику с переднего края. Она не принесла ему особого удовольствия. В действительности даже раздражала. Радость победы непостижимым образом улетучилась из картины.
К концу двухнедельного периода с него было более чем достаточно этих отрывистых фраз и невидящего взгляда. Это было все равно, что жить рядом с призраком. Человек, в конце концов, имеет право на минимум отдыха в собственном доме.
Разумеется, он не мог отправить ее обратно на Лэни, как собирался. Сейчас это означало признать поражение. Не мог же он, Корман, принять поражение от ребенка. Ей не удастся вынудить его на крайние меры. Это был вызовом, и он во что бы то ни стало должен найти выход из положения.
Вызвав в кабинет своего научного консультанта, он произнес с раздражением:
– Послушайте, у меня на шее сидит неконтактный ребенок. Мой сын прислал девочку-сироту с Лэни. Это такая обуза. Что можно сделать для нее?
– Боюсь, что лично я не смогу оказаться здесь полезным, сэр.
– Почему?
– Я физик.
– Тогда, может, предложите кого другого?
Поразмыслив, собеседник сказал:
– В моем ведомстве таких специалистов нет, сэр. Но наука имеет дело не только с производством автоматов. Вам нужен специалист в вещах менее осязаемых. – Он снова задумался. – В психиатрической клинике, возможно, порекомендуют вам профессионала.
Он связался с ближайшей клиникой и получил ответ:
– Вам нужен детский психолог.
– Кто лучший специалист на этой планете?
– Доктор Джейджер.
– Свяжитесь с ним. Я хочу вызвать его на дом сегодня вечером, не позже семи.
Толстый общительный мужчина среднего возраста, Джейджер непринужденно вошел в роль друга семьи, который зашел на огонек. Он болтал разные глупости, ненавязчиво подключая Татьяну к разговору, время от времени обращаясь к ней, и даже заговаривал с ее плюшевым медвежонком. Всего два раза за целый час она вступила в его мир, но только на мгновение, ответив мимолетной улыбкой, – а затем возвратилась в свой собственный.
Наконец психолог намекнул, что пора оставить его с Татьяной наедине. Корман вышел, заключив, что визит психолога был безрезультатным. В салоне Мэри подняла на него глаза из своего кресла.
– Что у нас за гость, Дэвид?
– Что-то вроде специалиста по детским болезням. Он обследует Татьяну.
– В самом деле? – И опять эта слащавость тона, которая вызывала оскомину.
– Да, – отрывисто сказал он. – В самом деле.
– Вот уж не думала, что ты будешь так заинтересован в ней.
– Я ни в малейшей мере не заинтересован в ней, – заявил он. – Это Рид заинтересован. Время от времени я напоминаю себе, что Рид мой сын.
Она пропустила это мимо ушей. Корман занялся какими-то официальными бумагами в ожидании, пока Джейджер закончит. Затем он вернулся обратно в комнату, оставив Мэри погруженной в книгу. Он осмотрелся.
– Где она?
– Ее забрала горничная. Сказала, что девочке пора в постель.
– Так. – Корман занял место в ожидании дальнейшего рассказа.
Низко склонившись над столом, Джейджер стал объяснять:
– Я прошу их написать мне рассказ. Как это ни странно, детям нравится такой способ общения, особенно если это делается в виде игры. Они описывают какую-нибудь историю из жизни, которая произвела на них самое большое впечатление. Результат может быть самым неожиданным.
– И вы…
– Еще минутку, мистер Корман. Прежде всего я должен заметить, что дети обладают врожденным даром, которому могут позавидовать многие писатели. Они могут выразить себя с замечательной живостью простым языком, с громадной экономией слов. Дети никогда не пишут лишних слов.
Он испытующе поглядел на Кормана:
– Вам известно, при каких обстоятельствах ваш сын нашел этого ребенка?
– Да, он написал нам об этом в письме.
– Ну что ж, принимая это во внимание, думаю, вы сможете оценить эту вещь в жанре «хоррор».
Он протянул листок бумаги:
– Она написала это без моей помощи. – Джейджер направился за шляпой и пальто.
– Вы уходите? – удивился Корман. – А как же диагноз и курс лечения?
Доктор Джейджер остановился у самой двери.
– Мистер Корман, вы же интеллигентный человек. – Он указал на листок, который был у Кормана в руках. – Я думаю, это все, что вам потребуется.
Затем он удалился. Корман посмотрел на лист бумаги. Для рассказа коротковато. Он прочитал:
«Я ничтожество. Мой дом сломался. Моего котика раздавила стена. Я хотела его снять. Они меня не пустили. Они его выбросили».
Холод в желудке стал еще сильнее. Корман прочитал снова. И еще раз. Он вышел к основанию лестницы и посмотрел вверх, где спала она.
Враг, которому он ничего не сделал.
Сон давался с трудом. Обычно он мог совладать с собой и урвать час-другой сна в любое время суток, где угодно, в считанные секунды. Теперь он был странно обеспокоен, расстроен. Что-то мучительное не давало ему покоя.
Прерывистый сон с частыми пробуждениями больше напоминал бред, в котором перемежались картины кошмара. Он продирался сквозь этот сон на ощупь, в бесконечной и непроницаемой мгле, в которой не было ни звука, ни голоса, ничего другого. Бред становился все невыносимее: кошмарная в своей нереальности, изувеченная земля, изрыгающая столбы дыма; железные чудовища, воющие в небесах; громадные ползучие монстры, похожие на пресмыкающихся и насекомых; бесконечные колонны покрытых пылью людей, распевающих забытую военную песню какой-то прежней эры.