В-четвёртых, помогает мне больными кубинский хирург-ортопед Раул Калокечи, успешно натурализовавшийся в ЮАР через женитьбу на местной индийской девушке. Рауль сдал экзамены на полную регистрацию его Медицинским Советом ЮАР в качестве Джи Пи и купил с помощью приданого своей жены за 1 500 000 рандов (примерно 200 000 долларов) Джи Пи-практику в самой оживлённой (и самой криминальной!) части Полокване.
Рауль не владеет анестезией, но я должен платить ему приглашением его для ассистенции или же приглашением его жены, физиотерапевта, для физиотерапии моих больных после торакальных операций. Если Раулю попадаются ортопедический больной, он приглашает меня на роль ассистента.
Перечисленные «во-первых», «во-вторых» и «в-третьих» представляют собой частные примеры из сложного, скрытого от общих глаз механизма сотрудничества Джи Пи и хирурга.
В Кутама-Синтумуле – тюрьме для особо опасных преступников – я обратил внимание на отсутствие оружия у охранников. После года работы там я, наконец, осмелился спросить служащего, провожающего меня до тюремного госпиталя от пропускного пункта с множеством проверок-ощупываний и автоматических стальных дверей:
– А где ваше оружие?
Не шибко образованный на вид малый мне ответил:
– А мы не имеем оружия. Мы стараемся работать с заключённым словами. Мы боремся за Южную Африку без оружия.
Я чуть не присел от изумления:
Well, really, I don’t like this country – I just love it.
Где тот российский тюремный доктор, который на волнах Русского Суржинета подвизается в роли еврея-антисемита? Хочу спросить его:
– Коллега, в вашей тюряге пользуются «работой словом» с заключёнными?
Первый раз по поводу «улыбаться-не улыбаться» меня щёлкнули по носу в Свазиленде. Американские миссионеры меня просто достали своими «полный-рот-здоровых-зубов» улыбками со стандартным вопросом нараспев:
– Ха-а-а-ай! Как у вас дела? Когда приедет ваша жена?
И я с раздражением стал жаловаться филиппинскому доктору Мэри Нашинэлес:
– У нас в стране говорят, что э-э-э… что-то вроде – «если человек улыбается без причины, значит у него что-то плохо с головой».
Филиппинка с очаровательной улыбкой парировала мой наскок:
– А у нас говорят, что если человек не улыбается, значит у него что-то плохо с головой.
Не один раз я нарывался примерно на такую ситуацию: я мчусь по коридорам госпиталя с мыслью «врезать» сёстрам за… ну, скажем, за то, что они не проследили за проходимостью трахеостомической трубки, и больной, над которым мы работали более недели в операционной и в реанимации, помер от асфиксии.
На таком взводе с большими оборотами влетаю в палату:
– Сестра, скажите, пожалуйста, почему…
– Good morning, Dr. Ryndine! – Доброе утро, доктор Рындин! – запела сестра с таким неподдельным восторгом в голосе, что я готов поверить в её безумное счастье лицезреть меня.
– Well, ’morning, ‘morning! Why… – Доброе, доброе! Почему…
– How are you this very beautiful morning? – Как вы себя чувствуете в это чудесное утро? – продолжает свое пение сестра, не принимая во внимание ни мой яростный вид, ни моё «Почему?»
– Well, thanks. Why did you… – Хорошо, спасибо. Почему вы… – отвечаю я короткими формами приветствия, стремясь как можно скорее приступить к процессу «врезания».
– I’m okay as well, thank you! How I can help you? – И я хорошо, спасибо! Чем я могу помочь вам? – улыбается пухлыми гуталиновыми щеками сестра.
Я отмечаю про себя, что опять я после слов «Well? Thanks» упустил возможность быстро-быстро вставить обязательное «And you?».
«Врезания» у меня не получились: «врезали» мне – мягко и интеллигентно, но чувствительно. Если я находил в себе мудрость перевести разговор на другую тему, это было лучшим решением ситуации. Но это случалось не всегда…
Во время одной из моих первых операций вместе с Джеймсом Томсоном тасманец заметил на моё краткое требование-команду «Зажим!»:
– Slava, say: «Sister, an artery forceps, please»!… «Sister» & «please» – did you get it? – (Говорите: «Сестра, сосудистый зажим, пожалуйста»!… «Сестра» и «пожалуйста,» – вы поняли?)
Теперь я вынужден был повторить эту историю каждому из моих айболят… и не один раз. Как же трудно даётся интеллигентам советского воспитания усвоение элементарных правил.
В свои 65 я не могу пройти равнодушно мимо особо аппетитно оттопыренной попки или не заметить длинные стройные чёрные ноги, растущие прямо из плеч.