– Ваш сын? – спросила она.
– Да, – кивнул тот, приближаясь к столу и беря с него свернутую карту.
Он протянул ее Мите:
– Читай. Потом расскажешь мне, что прочел.
Пока Митя погрузился в изучение карты, Генрих с помощью пинцета начал осторожно вытаскивать из его раны кусочки опилок и травы.
– Симпатичный у вас сын, – искренне заметила Глафира.
– Симпатичный. – Генрих даже расправил плечи и стал немного выше. Похвала сыну была как елей на раны.
– Чем он занимается? – решила поинтересоваться Глафира. Не то, чтобы ее это сильно заботило, но ей отчего-то захотелось сделать приятно человеку, пришедшему им на помощь. Она посмотрела, как Генрих, аккуратно очистив рану, принялся обрабатывать место вокруг нее перекисью водорода.
– Может, зеленкой помазать? – предложила она, а Генрих поморщился.
– Вот же ж молодежь! – проворчал он. – Нельзя зеленкой, ожог будет.
Он встал, налил в стакан, стоящий на столе, воду и кинул туда желтую таблетку. Затем обмакнул в получившуюся жидкость марлю и вернувшись к Мите стал аккуратно промывать рану.
– Фурацилин, – ответил он на молчаливый Глафирин вопрос, – заведи дома, очень полезная штука. А сын мой тоже пошел по военной линии, – после краткого раздумья пояснил он, профессионально накладывая повязку на ногу мальчика, полностью погруженного в изучение карты.
– Ясно, – кивнула Глафира. Меньше всего парень на фотографии походил на военного.
– Ну, боец, карту прочитал? – поинтересовался Генрих Карлович, закончив манипуляции и складывая все назад в аптечку.
Митя сел на диване и, нахмурившись, посмотрел на Генриха.
– Мне кажется, это какое-то подземелье, – неуверенно предположил он.
– Ого, а ты молодец, боец, – искренне удивился тот, – большинство бы и не догадались.
– Здесь есть катакомбы? – зажглись глаза Мити.
– Пока нет, – покачал головой Генрих, возвращая аптечку на место, – но скоро будут.
– Катакомбы? – удивилась Глафира, ее взгляд снова помимо воли вернулся к фотографии сына. Тот улыбался и смотрел так мягко и вкрадчиво, будто бы заглядывал в душу.
– Именно, – кивнул Генрих и обратился к Мите. – И мне будут нужны помощники в их планировке и строительстве. Мне кажется, ты вполне подходящая кандидатура, что скажешь, боец?
Глафира затаила дыхание и повернулась к мальчику. Сам того не подозревая, Генрих задал вопрос, который мог решить их дальнейшую судьбу. Если Митя согласится остаться, то все будет хорошо. Он был самым сильным из детей, и все остальные слушались его беспрекословно, даже Кейт. Но если он все-таки решит вернуться в Англию, то все полетит к чертям.
– Настоящие катакомбы? – уточнил Митя. – Как под Парижем?
– Ну, немного скромнее, но тем не менее, – кивнул Генрих.
– А зачем они?
– На случай третьей мировой надо будет спасать людей. А один, как известно, в поле не воин.
Митя задумчивым взглядом обвел кабинет, затем обернулся к тетке. Несколько минут внимательно смотрел ей в глаза. Затем взгляд снова метнулся к карте.
Он протянул руку мужчине и серьезно ответил:
– Я с вами!
– Генрих Карлович, – представился тот.
– Ди… Дмитрий.
Он взял отгулы на работе и закрылся дома на четыре дня. Логическое завершение двух лет, посвященных погоне за призраками. По личному приказу министра ему пришлось оставить все громкие расследования, исчезнуть с радаров прессы, растерять большую часть популярности и сосредоточиться на одном-единственном деле – афере Эндрю Карлссона.
Он бился об это дело как рыба о лед и с каждым ударом все отчетливее видел перед собой министра, решившего обломать крылья слишком ретивому молодому сотруднику.
Сомневаться не приходилось: министр был по уши в этом замешан. Он ведь не сомневался, что Марк потерпит сокрушительное фиаско. Поэтому и бросил этот вызов.
Все стены модного лофта Ювелира, оформленного в стиле гранж – бетон, стекло и сто оттенков серого, – были увешаны схемами, распечатками, фотографиями и напоминали логово огромного паука. Марк соединил сотни листов в одном ему понятном порядке, рисовал жирные линии и стрелки, ведущие от одного документа к другому и, как ему казалось, находился буквально в нескольких шагах от решения головоломки. Не хватало одной детали, сущего пустяка, чтобы все части пазла встали на место. Он поскреб отросшую щетину и тут же запустил руку в густые волосы.