— Мы с мамой обычно читаем после чая, — сказала я мисс Гринуэй.
— У нас нет детских книг, но ты можешь полистать это, если хочешь. — Она протянула мне журнал. — Это последний номер «Женского царства». Смотри — тут принц Чарльз на обложке. Ему давно пора жениться, тебе не кажется?
По счастью, она не ожидала ответа на этот специфический вопрос, а просто уселась на диван, забравшись с ногами, и смотрела, как я переворачиваю страницы. Я никогда не видела, чтобы мама читала подобное. Отец всегда говорил, что она «книжный червь».
На каминной полке стояли латунные часы. Они тикали размеренно и шумно. Мать мисс Гринуэй, вязавшая в кресле у очага, косилась на нас.
— Когда этот ребенок уйдет домой? — спросила она громко, как будто меня там не было.
Я и сама задавалась этим вопросом.
— Мама! Мы должны дождаться ее отца! — Мисс Гринуэй похлопала по дивану рядом с собой. — Уже пора включать телевизор. Элли, хочешь посмотреть с нами новости?
Она произнесла слово «новости» так, что оно прозвучало скорей как «нувости». Дома мы обычно слушали радио.
На экране появился очень серьезный человек, рассказывающий о войне, которая идет в месте под названием В Ет Нам. Там показывали ужасные фотографии раненых детей.
— Говори громче, ты! — потребовала старая миссис Гринуэй, потрясая клюкой перед экраном.
— Я устала повторять, мама. — Голос мисс Гринуэй был другим. Более чеканным. — Тебе нужно проверить слух.
Наконец раздался стук в дверь. Соседка вскочила с места, словно ждала этого, а не смотрела телевизор. Я заметила, что ее мать кинула на меня такой взгляд, словно меня жалеет. Голос отца послышался возле входной двери. Приглушенный. Низкий. Затем он приблизился.
— Элли?
Казалось, он разговаривает с бордовыми завитушками на ковре, а не со мной.
— Твоя мать хочет тебя видеть.
Я кинулась надевать пальто, не попадая в рукава.
— Ей лучше? — спросила я.
Мисс Гринуэй кашлянула.
— Что он говорит? — рявкнула старуха. — Еще не умерла?
— Умерла? — повторила я. Это слово казалось противным на вкус. — Я не понимаю.
— Мама хочет с тобой попрощаться, — глухо сказал отец, как будто у него ком стоял в горле (я знала — это выражение означает, что там что-то застряло). Его рука в кожаной перчатке крепко сжимала мою, когда мы шли по дорожке к нашему дому.
Во всем этом не было никакого смысла.
— А куда она собралась? Она что, уезжает? А почему мы не можем с ней? А про кого спрашивала мать мисс Гринуэй?
Он лишь крепче сжимал мою руку. Было больно, но я не любила жаловаться.
В нашем доме горели все огни. Как будто намечалась вечеринка, на которую никто не пришел, за исключением незнакомой женщины. Она была одета в униформу медсестры, точно такую же, что лежала в моем кукольном комоде.
— Ваша жена спрашивала, где она. — Женщина схватила меня за руку и потащила вверх по лестнице. — Быстрей, пока не слишком поздно.
Медсестра втолкнула меня в родительскую спальню. Вся обстановка была прежней. Туалетный столик под окном, за которым рос раскидистый ясень. Высокий деревянный шкаф, рисунок древесины на нем напоминал морды (одна похожая на льва). Мамины пушистые розовые тапочки возле кровати. Но пожелтевшее лицо, глядящее в потолок, не принадлежало маме, было чужим. Как и худая грудь, из которой доносился странный звук, когда она поднималась и опускалась. Чьи черные глаза смотрят на меня? Чья тонкая рука потянулась ко мне, прежде чем упасть на простыню?
— Подойди, — прошептала она. — Приляг рядом со мной.
Когда я была маленькой, обожала залезать в постель к родителям воскресным утром. Мы втроем играли в слова и рассказывали истории. Но потом отец сказал, что я уже слишком большая, и это прекратилось.
Какое-то время мне этого не хватало. Но теперь я пришла в ужас от мысли, что надо лечь на кровать рядом с желтым телом, которое притворяется моей мамой.
— Что вы сделали с мамочкой? — захныкала я.
— Все в порядке, Элли, — прошептал отец. — Твоя мама выглядит по-другому, но внутри она та же самая. Приляг рядом, как она просит. Она хочет просто обнять тебя.
Я заставила себя повиноваться. Простыни оказались влажными. Мама стала поглаживать меня по руке. Ее пальцы были твердыми и костлявыми.
— Поцелуй меня, Элли! — пробормотала она.
Отец, сидевший на краю кровати, кивнул мне. Я прижалась к желтому телу и ткнулась губами в ее правую щеку. Она была очень холодной.
— Еще! — прошептала она.
Нет! Отбросив простыни, я кинулась прочь. Она испустила стон, как будто я сделала ей больно.