— Замучили тебя рабочие будни? — по-доброму улыбается Мила. Она не проронила при мне ни слова о Паше, но теперь я вижу по ее лицу, что и она оставила прошлое погребенным где-то глубоко в недрах памяти. Но я все же замечаю ее быстрый чуть встревоженный взгляд, который на секунду обращается на меня, замершего в бездвижном напряжении у стойки. — Садись, накормим тебя, страдалец.
Я резко непроизвольно оборачиваюсь, когда Паша подходит и садится за соседний табурет у стойки. У меня просто не хватает душевных сил отвернуться и притвориться, будто мне все равно.
В рабочем джинсовом комбинезоне, потный и уставший. С взъерошенными темными волосами и ясным спокойным взглядом серых глаз. От него пахнет бензином, хвойным гелем для душа и слегка — дезодорантом.
От него пахнет Пашей.
Он оборачивается, заметив меня у стойки. Скользит по мне рассеянным взглядом и сухо говорит:
— Добрый вечер, — прежде чем обращает внимание на Ритку и с кратким благодарным кивком принимает стакан воды из ее рук.
Я застываю в ступоре.
Неужели, четыре года изменили Пашу настолько, что для меня у него не остается ничего сложнее дежурного приветствия? И лишь спустя несколько секунд тишины, прерываемой лишь шумными Пашиными глотками, лишь увидев, как переглянулись со значением Мила и Рита, я понимаю, что он попросту меня не узнал. Потому что, быть может, был свято уверен, что я больше никогда не покажусь в этих местах.
— Привет, — произношу уверенно и твердо, в противовес той внутренней слабости, что охватывает все тело. — Давно не виделись.
Паша ставит стакан на стойку и оборачивается на меня с хмурым недоумением.
Пристально вглядывается в мое лицо, а потом вдруг выдыхает — резко, будто от удара в живот. Морщинка между бровей Паши разглаживается, и в его глазах я обнаруживаю то, что не вылечивается, кажется, никаким гребаным временем. То, что однажды вселило в меня уверенность — я для него не просто пустое место.
Паша приподнимается, глядя на меня с неверием, испугом и едва теплящейся на серой радужке надеждой.
А потом едва слышно шепчет:
— Рыся.
========== 10 ==========
Мы вваливаемся через порог его квартиры, даже не целуясь — кусая друг друга до ярких припухших гематом, мгновенно назревающих на губах. Мои очки врезаются Паше в переносицу, его пальцы запутываются в моих волосах и тянут до пьянящей, будоражащей боли.
Вот так просто. Без ответного «Привет», без формального «Не ждал тебя тут увидеть», без протестующего «У меня там, в Питере, свободные, но все же отношения». Без объяснений и неловкости, которая, как мне казалось, должна была неминуемо последовать после четырех лет разлуки.
— Ебать ты высоким стал, — хрипит Паша, отстраняясь, чтобы нетерпеливо и грубо стянуть с меня кофту. Очки застревают в вороте и глухо, через ткань, ударяются о край тумбы, когда кофта летит на пол, но мне сейчас наплевать на слабый минус, дающий разглядеть все, что находится близко ко мне. А Паша находится очень близко. Он кладет руку на мое голое плечо, крепко и уверенно оглаживая, будто примеряясь к тому, что я теперь лишь сантиметров на пять-семь его ниже. — И пахнешь… — он наклоняется, по-звериному поводит носом у моей шеи и с низким рокотом выдыхает мне прямо в ухо: — Другим.
Это парфюм Славы, обнимавшего меня перед дорогой.
Это его запах, который я не смыл после вчерашнего ночного секса.
— Это от моего парня, — отвечаю резко, будто залепляю Паше звонкую оплеуху. Не заслужил мягкости, не заслужил сладкой лжи. Он недобро усмехается, возясь с пряжкой моего ремня:
— Где твой парень, когда он должен бы, по-хорошему, сейчас оторвать мне яйца и втолкать в задний проход?
— У нас свободные отношения, — отвечаю, сдирая с плеч Паши лямки комбинезона так неосторожно, что металлические бляхи проезжаются по его коже до алых царапин. Паша хватает мои запястья и крепко сжимает, раздраженно выплевывая:
— Я же сказал, Рысик, что ты должен быть в сильных надежных руках. Какие, нахуй, свободные отношения?
— Это не твое дело, — я вырываюсь из его хватки и бью его раскрытой ладонью в грудь. Паша даже не дергается, только спокойно говорит:
— Я тебя не отдам в руки мудиле, у которого хватает сил смотреть на других после того, как он трахал тебя.
Его слова до обидного больно врезаются в меня, вызывают приступ мучительного жалкого удушья. Я едва выталкиваю из себя слова, продолжая колотить Пашу, что есть сил, отбивать ладони о его напряженные, будто налитые сталью плечи:
— Это… Не твое… Дело…
— Ошибаешься, — Паша перехватывает мои руки и заламывает их мне за спину. Он прижимается ко мне всем телом, и я чувствую мелкую полную гнева дрожь, проходящую сквозь него электрическим током. Пашины потемневшие мутные глаза оказываются так близко с моими, что я вижу каждую прожилку в серой радужке, каждую неровность на окружностях зрачков. — Что бы ты там себе ни думал, это всегда было и остается моим делом.
Я замираю, подчиненный силе его слов и рук.
Чувствую только, как сердце колотится у самой глотки.
— Ты же ебанутый, Рыся, — говорит Паша, отпуская меня и грубовато убирая светлые пряди с моего лба.
— Я? — переспрашиваю изумленно и с оскорбленным придыханием. — Это я ебанутый?
— Ты же вернулся, — отвечает Паша просто. Только теперь я понимаю, что и волнение его, и гнев — это лишь два противоположных полюса, расходящихся от единого факта моего присутствия в городе. Паша и рад меня видеть, и я его собою здесь неимоверно бешу. — Ты же приехал. Не к Людмиле, не к матери.
Я бы мог ему возразить, но ведь именно я полез за старым письмом, именно я взял билет на поезд и сорвался из Питера вслед за воспоминаниями, не дававшими мне спокойно спать. Не навстречу прошлому, но прозаически покоренный тому, что дремало во мне эти годы, заходилось часовым механизмом в груди, только и ждавшим, когда пробьет час возвращения.
— Двинутый на всю голову, — подчеркивает Паша, криво ухмыляясь. Он дергает вниз мои джинсы вместе с трусами, заставляет перешагнуть через сваленную одежду вглубь просторной студии. — Больной просто.
Я молча стягиваю с него футболку, расстегиваю пуговицы комбинезона. Не раздеваю Пашу, а бездумно сдираю одежду, касаюсь подушечками пальцев гладкой теплой кожи, чувствую, как вздымается его грудь на частых выдохах.
Поднимаю глаза и встречаюсь с его взглядом, в котором все. Боль, страх, раздражение, тоска и жгучая похоть.
— Ты меня ждал, — шепчу, едва себя слыша.
Паша дергается, сбрасывает мою ладонь.
— Заткнись, — цедит он, сощуриваясь. — Не говори херни.
— Ты меня ждал, — повторяю тверже, чувствуя по тому, как срывается его голос на хрип, что он лжет, что пытается откреститься. — И кто из нас больной?
— Завали ебало, — рычит он, отступая, но я делаю шаг навстречу и ставлю руку на его грудь. Его сердце, кажется, бьется у меня прямо в ладони. Я сжимаю пальцы в кулак, глубоко царапая его кожу. — Завали…
— Скажи, — выплевываю ему прямо в лицо. Толкаю его спиной вперед, толкаю, заставляя споткнуться о край приземистой кровати и упасть на матрас, вырвав из деревянного каркаса протяжный стон. Я забираюсь на Пашу, вцепляясь в его плечи и не давая подняться. И говорю, наклоняясь к нему, прекрасно слыша, как дрожит от едва сдерживаемой злости мой голос, чувствуя, как мои волосы мажут по его лбу: — Скажи, ты, бесхребетный мудак. Скажи мне правду хоть раз.
Паша застывает, с ненавистью глядя мне в глаза. Понимая, что сам слепил меня таким. Не принимающим право сильного, брыкающимся, когда на меня пытаются накинуть узду. Ебанутым, зато честным.
— Я тебя не ждал, — говорит Паша тихо. — Я просто без тебя подыхал.