Он рывком поднимается, подминая меня под себя, вжимая меня спиной в скомканное одеяло. Проходится языком по моему дрожащему кадыку, больно впивается зубами в челюстную кость, горячо и прерывисто дышит мне в ухо, прижимается губами к моему виску.
— Докажи, — не прошу, приказываю.
Паше не требуется приглашения. Он наваливается на меня, разводит мои ноги до тянущей боли в мышцах, до слабого шипения сквозь зубы. Его ладонь движется вверх по моему бедру, пальцы щиплют кожу, дразнят круговыми движениями шершавых подушечек. Паша сгребает в кулак мою мошонку, мнет, заставляя вскрикнуть и выгнуться — не то навстречу, не то в сторону.
Он скользит большим пальцем дальше, за мошонку, касается разработанного ануса и грубо, не церемонясь, вталкивает его в меня до самого основания. Я всхлипываю, когда ноготь больно царапает меня внутри.
— Растраханный, — шепчет Паша, зубами терзая мочку моего уха. Издает низкий хриплый смешок, когда я вздрагиваю, невольно сжимаясь вокруг его пальца. — Плохой мальчик.
Паша присоединяет еще один палец, двигает ими во мне, не заботясь о сторонней ласке, лишь дышит мне на ухо и собственным стояком сквозь ткань боксеров трется о внутреннюю сторону моего бедра. Во мне разом кончается весь воздух, когда он задевает простату, и тело прошибает судорога.
— Сильнее… — хриплю, вцепляясь в его плечи руками, подставляя шею под влажные поцелуи. Как мне хотелось этого, как я просил осторожного любящего бестолковые прелюдии Славу сделать мне так — охуенно больно и сладко, чтобы до темных пятен перед глазами и предэякулята, капающего на живот еще до того, как во мне окажется член.
Как мне хотелось закрыть глаза и оказаться совсем не в Славиных руках.
Паша вынимает пальцы и вытирает их о простынь.
Отстраняется, резко и нетерпеливо стягивает трусы до коленей, потому что на большее его не хватает. Вновь наваливается на меня, оттягивает кожу, массируя свою головку, приставляет ее к моему анусу и слитным толчком входит в меня, заставляя закричать и впиться ногтями в его плечи. Заставляя задохнуться, захлебнуть в собственном стоне и выдавить из себя нечто, лишь смутно напоминающее его имя.
Я вижу Пашины глаза, когда он толкается в меня еще раз, глубже и сильнее. Темные, полные довольства и жажды. Мой член касается Пашиного живота, на каждом новом грубом толчке моя головка скользит, проезжаясь вверх-вниз по его напряженному прессу, а предсеменная жидкость липкой вязкой полосой отмечается у него над пупком.
— Сильнее… — хриплю, чувствуя, как жесткая складка одеяла впивается мне в шею. Чувствуя, как крепко держит Паша мои бедра, толкаясь в меня с отмашкой, не щадя нас обоих. — Паша…
Он срывается на собственном имени, со сдавленным рыком втрахивая меня в матрас. Мое сердце едва ли выдерживает темп, рваное дыхание не успевает насытить кровь кислородом. Я задыхаюсь в болезненной, рвущей внутренности напалмом неге.
Его член проезжается по простате, становится больше во мне.
Меня бросает в дрожь, я мечусь под Пашей, не контролируя собственного тела. Мне кажется, будто мой стон не замолкает и длится, замкнувшись в бесконечный цикл.
— Рыся, — выдыхает Паша, рывком головы стряхивая мокрые от пота пряди со лба. Он замедляется, замирает во мне, впивается пальцами в мои бедра так сильно, что мне кажется, назавтра на коже не останется и места без цветастых гематом. Наклоняется надо мной низко-низко, едва касаясь моих влажных искусанных губ. — Леша…
Я кончаю чуть раньше него.
Тело вдруг становится мягким и непослушным, меня ведет и подташнивает от самого сильного оргазма в моей жизни, а ладонь, которой я обхватил еще не опавший член, становится липкой и мокрой.
Паша толкается в меня еще пару раз, и я чувствую — сквозь марево, объявшее меня от макушки до кончиков пальцев — как его сперма изливается внутрь в меня.
«Леша» — еще звенит у меня в ушах. Мое певуче растянутое имя, произнесенное так, будто от каждого звука в нем зависит вся гребаная жизнь.
Паша выходит из меня и валится рядом на спину, силясь отдышаться.
Липкие от пота и спермы, разгоряченные и обессиленные, мы лежим в темноте студии и молчим. Мысли разбредаются, не складываясь в оформленные смысловые отрезки, и в груди, там, где бьется неугомонное сердце, поднимается чувство легкости, чувство умиротворенного спокойствия.
— Я живой, — вдруг говорит Паша, поворачивая ко мне лицо. Он улыбается, и я вижу неизменную щербинку между его передними зубами. — Я подыхал, Рыся. А теперь я живой.
========== Эпилог ==========
На журнальный столик у кровати он ставит чашку кофе и тарелку со вчерашними разогретыми оладьями. Я приподнимаюсь на локтях, нехотя выбираясь из-под теплого одеяла, и смотрю на Пашу с подозрением.
— Завтрак, — коротко поясняет он на тот случай, если я не понял. Растирает мокрую после душа голову махровым полотенцем и полным невозмутимости взглядом отвечает на мой прищур. Но я же понимаю, что такая забота непременно идет в комплекте с чем-то неприятным. В качестве смягчающего бонуса.
— В чем подвох? — спрашиваю прямо, беру кружку и делаю глоток. Горячий кофе приободряет одним только терпким вкусом с нотками корицы и шоколадной крошки.
Паша перекидывает полотенце через плечо, достает из кармана домашних штанов мой телефон и кидает на кровать.
— Тебе пришло письмо с договором, — говорит он. — Просят изучить и прислать ответ в ближайшее время.
— Ты копался в моей почте? — спрашиваю рассеянно, подбирая телефон и водя пальцем по сенсорному экрану. Письмо от будущего начальника свежее, утреннее, и далеко не первое — на остальные я так ничего и не ответил.
— Кто-то же должен это делать, — хмыкает Паша. По его серьезному тону я понимаю, что отшучиваться и ссылаться на туманное «потом» бесполезно. — Ты уже две недели тут торчишь. Пора завязывать с отпуском.
Я вздергиваю брови.
— Выгоняешь? — спрашиваю насмешливо, возвращая кружку и телефон на столик.
Паша раздраженно вздыхает. Он подходит, грубым толчком опрокидывает меня обратно на спину, забирается на кровать и нависает надо мной, чтобы твердо произнести прямо мне в губы:
— Именно, — его язык скользит по моим податливым приоткрывшимся навстречу губам и на краткое мгновение соприкасается с моим языком. Поцелуй Паша, впрочем, не продлевает, лишь отстраняется и пытливо заглядывает мне в глаза. — Тебе пора возвращаться в Питер, Рысь.
Я провожу ладонью по его напряженному твердому плечу, черчу пальцем неразборчивый узор вокруг трех маленьких родинок над его ключицей.
— Поехали со мной? — спрашиваю шепотом.
А сам разглядываю Пашу, его сомкнутые в задумчивости губы, морщинку между бровей. Конечно же, он не согласится.
Я не боюсь его, как прежде, до неконтролируемой дрожи в коленях, сухости во рту и вспотевших ладоней. Солнце не меркнет рядом с ним, как во времена, когда я был без памяти в него влюблен. Он даже не кажется мне таким же охуенно красивым, как раньше. Я не могу сказать, что люблю его или что ненавижу. Но он ведь мой.
Просто мой.
— Никуда я не поеду, — фыркает Паша спустя секунды две размышлений. Он садится рядом на край кровати и опирается локтями о колени. Смотрит в окно, на плывущие за линиями электрических проводов серые унылые облака. — У меня работа. Шиномонтажки, ремонтные мастерские. У меня только-только дело пошло в гору.
— Тогда я останусь, — говорю, хотя и понимаю, что претворить громкое заявление в жизнь не смогу. Потому что настоящая жизнь не сказка, где все решает желание быть рядом. Потому что Паша не принц на белом коне, с которым можно уехать в закат, не думая о том, что оставляешь позади.
— Не болтай херни, — отрезает Паша. — Ты для чего диплом получал?