— Встаньте, дорогой советник, — велел граф. — Ваш сеньор гордится славными подданными, которые пекутся об интересах графства столь же рьяно, как о своих собственных.
Бернат, с трудом подняв грузное тело, ответил:
— Это ещё не все, сеньор. Я забросил свои дела, чтобы служить вам, но уверяю, что могу послужить вам ещё лучше, претворив в жизнь одну идею, пришедшую мне в голову сегодня утром.
Граф смерил советника испытующим взглядом.
— Сядьте, друг мой, — сказал он. — Поверьте, я знаю, как вознаградить вас за труды.
С этими словами он указал на скамью справа от себя.
Монкузи прекрасно знал, какая это великая честь и как быстро разнесется весть о графской милости: не многим людям неблагородного происхождения Рамон Беренгер позволял сидеть в своем присутствии.
— Я вас слушаю, мой добрый Бернат.
— Судите сами. Вы только что получили весьма значительную сумму денег. Их надо где-то хранить, пока они не потребуются для необходимых выплат.
— Вы не сказали мне ничего нового. Здесь, во дворце, деньги будут в полной сохранности.
— Разумеется, сеньор. Но дело в том, что во дворце они будут просто лежать мертвым грузом и не принесут вам никакой прибыли.
— И что же вы предлагаете? — спросил заинтересованный граф.
— Сеньор, если вы не собираетесь немедленно тратить ваши мараведи, передайте их на хранение еврейским менялам. Они могут давать день под процент, что запрещено честным христианам.
Беренгер с интересом посмотрел на него.
— Вы полагаете, у них мои деньги будут в сохранности?
— Уж в подвале Баруха Бенвениста, главы менял, совершенно точно, — ответил советник. — Ваше семейство всегда пользовалось его услугами. Уверя, у него деньги будут даже в большей безопасности, чем во дворце.
— Что вы хотите этим сказать?
— А то, что в случае какого-либо несчастья — скажем, пожара — ответственность ляжет на Бенвениста и его людей, которые обязаны будут возместить потери.
— Пожалуй, мне нравится ваша идея.
— У меня есть ещё одна.
— Продолжайте, — велел граф.
— Если удастся задержать выплаты на год, ваш капитал увеличится настолько, что, когда придет время выплачивать долги, у вас останется изрядная сумма.
Глаза графа алчно вспыхнули.
— Это просто замечательно, мой добрый советник.
— Но и это ещё не всё.
— У вас есть ещё что мне сказать?
— Видите ли, сеньор. Если жители средиземноморских городов будут знать вас в лицо, это принесет еще большую пользу вашему народу, поскольку чем больше людей узнают о величии Беренгеров, тем выше будет престиж дома Барселоны.
К величайшему торжеству советника, граф слушал его, затаив дыхание.
— И как я смогу этого добиться? — спросил он.
— Разве ваш отец не даровал евреям право чеканить монету?
— Разумеется.
— Прикажите расплавить мавританские мараведи и отлить из них монеты с вашим профилем на одной стороне и гербом нашего города — на другой. Тогда вам не потребуется лично разъезжать по свету, ваше изображение разойдётся по всем торговым путям, способствуя процветанию нашей торговли. При виде вашего портрета на новых деньгах все будут вспоминать о вас и благословлять ваше имя, и ваша слава достигнет необычайных высот.
— Бернат, я всегда знал, что вы — весьма умный и проницательный человек, знающий толк в торговле, но если удастся воплотить в жизнь эту идею, я подумаю о том, чтобы даровать вам дворянский титул. Настали времена, когда дворянство следует давать за ум и прозорливость, а не за военные заслуги.
— Я потрясен, сеньор.
— Ну так займитесь этим немедленно. А я тем временем отсрочу выплату долгов под предлогом чеканки новой монеты.
— Не сомневайтесь, я получу от евреев немалый процент. Эти мараведи принесут жирный куш.
90
Они собрались в доме Бенвениста, которого в прошлом году выбрали главой менял, должность эту он теперь занимал одновременно с должностью даяна Каля. Теперь он пригласил к себе Марти и Эудальда, чтобы обсудить один важный вопрос.
Оба гостя сидели в кабинете хозяина дома, дожидаясь его прихода, и беседовали на различные темы, которые обсуждал весь город, так или иначе касающиеся их самих.
— Как я уже говорил, по дороге графиня Альмодис спросила о вас и велела передать, что желает видеть вас у себя во дворце в пятницу в полдень, — произнёс Эудальд, и в его голосе прозвучала несомненная гордость за подопечного.
— Меня тревожит подобная честь, — признался Марти. — Боюсь, я ее не заслуживаю. А кроме того, у меня нет достойного подарка для графини.
— Судя по тону, которым она это произнесла, вас ожидает нечто весьма приятное. Я хорошо знаю графиню и могу сказать — когда она обращается к кому-либо таким тоном, это предвещает только хорошее.
— Вы не составите мне компанию?
— Разумеется, я пойду вместе с вами.
Марти ненадолго замолчал, обдумывая, чем в конечном счете может обернуться для него могущественное покровительство, после чего переменил тему.
— Город взбудоражен, Эудальд. Люди чувствуют, что Барселону ждет процветание. Многие горожане были в ту ночь на стенах, и никто не обратился в бегство, увидев мавров под белым флагом, а на следующий день мавры ушли сами. В народе говорят, что они явились лишь для освобождения нашего сиятельного гостя взамен на баснословную сумму денег.
— Вы правы. Я не знаю, о какой конкретно сумме идет речь, но в субботу граф устроил праздник и объявил, что мурсийский поход принес ему сказочные прибыли.
— Но ведь это значит...
— Так или иначе, вам это не сулит ничего хорошего: советник решил пустить в ход все своё влияние. Вчера вечером граф поднял тост в его честь. Единственным человеком, который не поддержал этот тост, был ваш покорный слуга.
— Вам известно, почему он это сделал? — спросил Марти.
— Догадываюсь. Во всяком случае, поговаривают, будто бы именно Монкузи вел переговоры с Абенамаром.
Марти вновь ненадолго задумался. Прокрутив в своей голове недавние события, он понял, в какой опасности все те, кто помогал ему в нападении на усадьбу, и внезапно испугался за своего друга.
— Вы сказали, что никто не заметил вашего отсутствия в те дни, когда вы помогали мне освободить Аишу? — уточнил Марти.
— В святых обителях, особенно в Пиа-Альмонии, не принято вмешиваться в дела высокой политики, зато принято уважать старших.
— Прошу вас, говорите яснее.
— Видите ли, всем известно, что я — приближенный графини. Она может вызвать меня в любое, даже самое неурочное время. А потому епископ отпускает меня до полуночного молебна и не задает лишних вопросов, поскольку знает, что Альмодис иногда желает исповедаться посреди ночи. После нашей вылазки я успел вернуться домой и сменить воинские доспехи на привычную рясу еще до того окончания всенощной, так что никто ничего не заметил.
— Я рад, если это так. Мне бы не хотелось, чтобы похищение Аиши связывали с вами. Достаточно уже того, что сама наша дружба уже бросает на вас тень подозрения.
— Но теперь я боюсь за вас больше, чем когда-либо прежде. Я сам слышал, как граф публично восхвалял Монкузи. Если он прежде занимал высокое положение при дворе, то сейчас взлетел еще выше. Не стоит недооценивать его, Марти: его власть необъятна, амбиции — безграничны, и он уже доказал, что ни перед чем не остановится. Он может причинить вам много зла. А теперь его авторитет вырос и среди простого народа, который ждет дождя из золотых мараведи, за который отчасти следует благодарить и Монкузи. Люди наивно считают, что все это богатство пойдет в казну. Не забывайте, что субботний прием проходил на глазах у слуг, разносивших гостям кушанья и вино, а у многих из них есть друзья и родственники, а потому очень многие примут сторону столь влиятельного человека. Сплетни разносятся быстро, и вчерашняя сотня сегодня превратится в тысячу, а завтра — в десять тысяч. Повторяю, будьте осторожны.
— Полагаю, это ему следует быть осторожным, — с легкой самоуверенностью ответил Марти. — Я теперь ни в чем от него не завишу. Мне больше не нужно денег, и даже в дружбе графа я не так уж нуждаюсь — особенно теперь, когда ко мне благоволит графиня.