— Видимо, ищет приключений на свою голову.
— Так или иначе, она хочет отправиться на похороны вместе со всеми. Можешь представить, как счастлива будет вся ее семья, а ещё больше — семьи зятьёв?
— Я так понимаю, ее присутствие должно остаться незамеченным.
— Разумеется, — согласился Марти.
— Тебе следует жениться на ней, чтобы ее оставили в покое.
Марти покачал головой.
— Это невозможно.
Последовала новая пауза.
— А ты знаешь, мне пришла в голову одна мысль, — произнёс Жофре, заговорщически подмигнув другу.
— Какая?
— Суди сам, Марти. Два дня мы будем перевозить амфоры с чёрным маслом из порта в пещеры.
— И что же?
— Одна из повозок отправится в путь нагружённой, а вернётся пустой.
— Не понимаю, куда ты клонишь.
— Я имею в виду, что в одной из повозок, крытых парусиной, может спрятаться Руфь. Возле кладбища повозка может отстать от остальных и встать в укромном месте. Оттуда Руфь сможет наблюдать за похоронами отца, оставаясь незамеченной. Когда церемония закончится, Ривку можно будет отвести к повозке, чтобы она могла побыть немного с Руфью. Так она сможет проститься с дочерью перед отъездом.
— Блестящая идея! Как это она мне самому в голову не пришла?
После этого они ещё немного поболтали. Уже перед самым уходом Жофре добавил:
— Кстати, Рашид аль-Малик сообщил, что на тебя уже работают больше сотни людей, которых он нанял для добычи чёрного масла из озера, и он хотел бы побывать в Барселоне, чтобы ещё раз поблагодарить тебя от своего имени и от имени своего брата за все то, что ты для них сделал.
105
Траурная процессия вышла из Каля через ворота Кастельнау, пересекла мост Кагалель и направилась к горе Монжуик. Провожающих было немного, многие еврейские семьи предпочли отмежеваться от семьи Бенвенистов. Церковные колокола возвестили начало ноны, напоминая, что дорога и погребение не должны занять более четырёх часов, поскольку все евреи к известному часу должны вернуться в Каль. Вереница повозок направлялась к подножию горы, где останки покойного должны были предать земле. За погребальной колесницей с гробом шла его вдова с двумя замужними дочерьми, а также раввин, которому предстояло совершить похоронный обряд. За ними следовали мужья Эстер и Башевы, а также Елеазар Бенсахадон, Ашер Бен Баркала, Эудальд Льобет и Марти.
За родственниками покойного шли десять плакальщиц со спутанными гривами распущенных волос; с леденящим душу монотонным воем они рвали на себе одежду и царапали ногтями лица. Замыкали похоронную процессию несколько человек, бывших при жизни Баруха его настоящими друзьями. Траурный кортеж двигался очень медленно, часто и подолгу останавливаясь. Из-за множества повозок, что направлялись в сторону каменоломен, пешеходов и всадников, возвращающихся из увеселительных кварталов, путающихся под ногами нищих и стоящих вдоль городской стены телег со всевозможными товарами, продвигаться по дороге было не так-то просто. Из-за всей этой суеты траурный кортеж двигался крайне медленно и с большим трудом.
Так что вереница повозок, по большей части открытых, нагруженных амфорами, горлышки которых высовывались из тюков соломы, поравнявшаяся с траурной процессией, чтобы затем направиться в сторону пещер, где хранились запасы чёрного масла для городских нужд, не привлекла особого внимания. Наконец, кортеж достиг ворот еврейского кладбища.
Лишь чрезвычайно внимательный глаз мог заметить, что одна повозка с маслом, в отличие от прочих, крытая парусиной, отделилась от остальных и проехала на территорию кладбища через боковые ворота, где остановилась на почтительном расстоянии от вырытой могилы, в которой предстояло обрести покой останкам менялы. Погребальная церемония шла своим чередом, но время поджимало, и люди беспокоились, что не успеют должным образом совершить все обряды, а ведь им хотелось честь по чести отдать последний долг памяти трагически погибшему сородичу. Никто не обратил внимания на человека, который, привязав коня к кипарису и надвинув до ушей шляпу, сидел на одном из надгробий и делал вид, будто читает молитвенник.
После окончания церемонии Марти подошёл к скамье, где сидела вдова Баруха с двумя дочерьми.
— Сеньора, если вы пойдёте со мной, то сможете кое с кем увидеться, это хоть немного утешит вас в горе, — произнёс он.
Ривка устремила на него вопросительный взгляд.
— Ступайте, мама, — прошептала Башева.
Женщина послушно встала и проследовала за Марти к отставшей повозке. Марти помог ей забраться внутрь через задний борт.
Когда Ривка наконец поняла, что видит перед собой младшую дочь, она бросилась к ней в объятия в безмолвном порыве безграничной любви. Затем они устроились напротив друг друга на скамьях повозки.
— Дочка, я даже надеяться не смела, что после такого несчастья, постигшего нашу семью, Яхве окажется столь милосердным и позволит мне увидеться с тобой перед отъездом.
— Как и ко мне, позволив проводить любимого отца в последний путь.
— Что же теперь с тобой будет, доченька?
— Не печалься обо мне, мама, — ответила Руфь. — Я должна жить собственной жизнью.
— Ты ещё слишком молода, девочка моя, — вздохнула Ривка. — Для меня не было бы большего счастья, чем быть с тобой, но ты же знаешь: слово вдовы ничего не значит, а сама она — все равно, что пустое место. Даже собственная судьба мне не принадлежит; за меня все решили другие.
— Умоляю вас, мама, не волнуйтесь. Я знаю, что однажды все переменится, и мы снова будем вместе.
Легкий шорох парусиновой стенки дал понять, что Марти рядом.
В следующую секунду его голова показалась в просвете между холщовыми занавесками.
— Ривка, вам пора возвращаться к дочерям, — напомнил он. — Не беспокойтесь за Руфь: я буду заботиться о ней, как заботились бы вы сами. Ваш супруг доверил мне ее, и я не обману его доверия. При первой возможности я передам вам весточку.
Женщины вновь крепко обнялись. Ривка выбралась из повозки и обратилась к Марти:
— Позвольте поблагодарить вас от имени Баруха. Я всегда знала, что вы — самый лучший наш друг, а теперь убедилась, что вы даже ещё лучше, чем я думала.
Когда женщина удалилась, с козел послышался голос Жофре:
— Ну, что, Марти, возвращаемся?
— Да, возвращайся, только не суйся на конюшню. Отведи повозку во двор дома и запри ворота; высади Руфь, а потом отведи повозку на верфь.
— Не волнуйся, все будет сделано в лучшем виде, — пообещал Жофре.
Не успела повозка сдвинуться с места, как из-за парусины послышался голос Руфи.
— Марти, неужели вы мне не позволите отдать последний долг памяти отца?
С этими словами из-за занавески высунулась ее белая ручка и высыпала Марти в ладонь полную пригоршню розовых лепестков.
106
Маленьким графам исполнилось уже почти пять лет. Ни одному незнакомцу не пришло бы в голову назвать их братьями. Скорее они напоминали аверс и реверс одной монеты. Рамон был миловидным, высоким и белокурым, с открытым и дружелюбным характером; Беренгер же, напротив, имел приземистую фигуру и желтоватый цвет лица, характером обладал замкнутым и неуживчивым, а кроме того, был подвержен внезапным вспышкам ярости. Альмодис делала все, чтобы их сблизить, и следила, чтобы они все время играли вместе.
В это утро Беренгер настолько разбушевался, что вывел из терпения собственную мать. Набросившись на Рамона, он пытался отнять у него игрушку; возмущенный крик Рамона звенел у нее в ушах, отвлекая от чтения маленького часослова, подаренного Эудальдом Льобетом.
— Сеньора, Беренгер мешает мне играть! — заныл мальчик.
Оставив книгу на атласной подушке, лежавшей рядом, Альмодис решила в очередной раз выступить в роли третейского судьи. Беренгер, увидев, что мать вот-вот вмешается, моментально сломал игрушку, из-за которой разгорелся спор.
— Ай, как нехорошо, Беренгер, — укорила она. — Рыцарь должен уметь делиться с товарищами.