42
Лагерь Рамона Беренгера, ноябрь 1053 года
Ужасный папский вердикт об отлучении прибыл еще до окончания года, и теперь необходимость дать графству наследника стала еще более насущной. Графиня, устав от бесконечных разлук с мужем, после долгих раздумий решила отправиться к нему сама.
Лагерь был разбит на холме, откуда хорошо просматривалась река Эбро. Эрменьоль д'Уржель явился по первому зову, чтобы поддержать своего кузена Рамона Беренгера I, графа Барселонского, в войне с Мухаммедом II, халифом Тортосы, который отказался выдать заложников. Каталонское войско было многочисленно, во главе стоял самый цвет каталонского дворянства, жаждущий отомстить сынам ислама за то, что год назад они вторглись на земли Пенедеса и разрушили город Манресу. Целое море шатров раскинулось от берега реки до вершины холма. Графа задался целью осадить Тортосу, устрашив ее жителей видом огромного войска и осадных машин, и тем самым заставить халифа решить, что лучше согласиться на почетный мир и отдать заложников, чем бессильно наблюдать гибель города.
Небольшая кавалькада была уже совсем близко. Графиня Альмодис, придворная дама Лионор и крошечный советник ехали в карете, запряженной шестеркой лошадейи, с кучером на козлах и форейтором, сидящим верхом на одной из передних лошадей. Тяжелую карету сопровождала охрана из восьми вооруженных всадников. Графиня, отдернув кожаную шторку на окне, выглянула наружу и окликнула одного из рыцарей, скакавшего вровень с каретой:
— Мой верный Жильбер, сколько ещё до лагеря?
Сеньора д' Эструка, делившего с графиней все опасности и тяготы на пути в Барселону, граф теперь назначил командиром стражи Альмодис.
— Сеньора, лагерь уже виден. Если будем ехать с такой же скоростью, то еще до наступления темноты будем на месте.
— Скажите кучеру, чтобы подстегнул лошадей. Я хочу сделать сюрприз мужу, прибыв в лагерь еще до захода солнца.
— Как прикажете, графиня.
Альмодис вновь опустила шторку. Крики кучера и свист кнута над головами лошадей дали понять, что ее пожелание исполнено.
Часовой у главного входа подал условный сигнал, и караульный в мгновение ока взобрался на вышку по верёвочной лестнице — узнать, что за странная процессия приближается к лагерю. Взглянув из-под ладони, он разглядел дорожную карету в окружении вооруженных всадников, а присмотревшись, заметил, что над каретой, как и на копье одного из рыцарей, развеваются вымпелы цветов Барселонского графского дома.
С высоты тут же загремел его голос:
— Стража, стройся!
Отдыхающие воины выскочили из шатров, не успев даже толком надеть доспехи. Когда неизвестная кавалькада приблизилась, дорогу ей преградила внушительная фигура офицера, за его спиной толпились остальные воины. Капитан, сопровождающий Альмодис, и командир войска обменялись приветствиями.
— Эй, там, на карауле!
— Кто едет?
— Графиня Барселонская, донья Альмодис де ла Марш, и ее свита.
— Соизвольте немного подождать, я обязан это проверить.
Когда офицер уже готовился спуститься со сторожевой вышки, Альмодис выглянула в окно кареты и произнесла:
— Посмотрите на меня хорошенько, а заодно дайте посмотреть на вас. Я хочу увидеть лицо офицера, который после того, как я проделала столь долгий путь, пытается помешать моей встрече с мужем, графом Барселонским.
Офицер оцепенел, но через мгновение сумел взять себя в руки и отдал приказ:
— Открыть ворота! Приказываю трубить в фанфары и бить в барабаны, приветствуя Альмодис де ла Марш, графиню Барселонскую!
Согласно вестготской и римской традиции, огромный шатер Рамона Беренгера и такой же шатер его кузена, Эрменьоля д'Уржеля, стояли в самом центре лагеря, на перекрестке двух дорог. Оба шатра были круглыми и с конической крышей, хотя к шатру графа примыкала еще и гостиная квадратной формы, отделенная от основного помещения тяжелой портьерой из дамаста. Здесь был большой стол, за которым граф проводил совещания с капитанами, по одну сторону от него стояла большая ширма из пяти частей, за которой скрывалась складная походная кровать, а по другую — небольшой алтарь, там граф молил Господа об удаче в бою и благодарил за победу.
В эту минуту оба кузена как раз совещались с инженерами, разложившими на столе пергамент с чертежами осадных орудий и башен.
Рев труб и бой барабанов возвестил о том, что после долгих дней унылого ожидания произошло нечто непредвиденное.
Граф велел позвать Гуалберта Амата, и тот немедленно явился.
— Ступайте, посмотрите, что там случилось, и доложите, кто это к нам пожаловал в неурочный час, — велел ему граф.
— Как прикажете, сеньор.
Амат бросился выполнять приказ, а кузены вернулись к своему занятию.
Сенешаль отправился на шум. Застыв у входа в шатер своего сеньора, он с изумлением наблюдал, как из кареты, не дожидаясь помощи кучера, выбирается Альмодис, открыв дверцу и спустив подножку. Дама поднесла палец к губам, призывая к молчанию.
Растерянность сенешаля весьма позабавила графиню.
— Мой добрый Амат, я буду вам благодарна, если вы мне поможете и никому ничего не скажете. Вам как настоящему воину должно быть известно, что внезапность — залог победы. Но позаботьтесь о моих людях — им нужно отдохнуть, поесть, расседлать и накормить лошадей.
Бедный Амат, только теперь узнавший графиню и все еще опомнившийся от удивления, поприветствовал Жильбера д'Эструка, с улыбкой наблюдающего за этой забавной сценой с высоты седла.
Без долгих церемоний Альмодис вошла в шатер мужа. Подойдя к портьере, отделявшую зал советов от остальной части шатра, она сняла плащ и повесила его на крючок из полированного металла в прихожей. Контуры платья соблазнительно очерчивали грудь. Судя по ровному гулу голосов изнутри, граф даже не подозревал об ожидающем его сюрпризе. Альмодис глубоко вздохнула и резким движением отдернула портьеру. Ради того, чтобы увидеть восхищение и изумление на лицах мужа и всех присутствующих, стоило проделать такой долгий путь.
В шатре воцарилась мертвая тишина. Потом офицеры один за другим начали подниматься и, подобрав оружие, покидать шатер. Все знали, какой трудный путь проделала графиня, чтобы увидеться с мужем.
Наконец, графская чета осталась наедине.
— Любовь моя, я будто сплю и вижу волшебный сон, — произнёс граф.
— Я вовсе не сон. Пощупайте — я живая.
Рамон бросился к ней и, схватив за плечи, повалил на ложе.
Когда он уже начал сбрасывать одежду, Альмодис остановила мужа, положив руку ему на грудь.
— Ах, нет, Рамон, — промурлыкала она. — Есть время для любви, а есть время для беседы, и время для любви ещё не настало.
— Но...
Альмодис нежно провела пальчиком по губам мужа и произнесла:
— Всему свое время. Вы ведь прибыли сюда не просто так? А если хотите получить меня, то освободите заложников из Тортосы, и в ту же ночь я буду ваша, страстная и покорная, как никогда прежде.
Часть третья
43
Февраль 1054 года
Сидя в кормовой каюте, Марти вновь и вновь вспоминал о событиях накануне отплытия, хотя с тех пор прошло уже пять месяцев. Море было спокойно, корабль шел полным ходом и уже успел обогнуть носок итальянского сапога. Волей благосклонной фортуны ранним утром они благополучно прошли Мессинский пролив, и вот теперь, любуясь утренними миражами над водой, он не переставал удивляться, какие чудеса случаются порой и в жизни. Мог ли он даже мечтать об этом всего два года назад, живя в захолустной деревне и выбираясь самое большее на ярмарки вместе с матерью, где они продавали зерно и скотину?