Альмодис появилась в дверях павильона и объявила капитану, что ее шут имеет право входить и выходить, когда пожелает. Дельфин тут же направился в покои госпожи, стараясь поспевать коротенькими ножками за ее быстрыми шагами. Графиня уселась на маленький трон и, велев карлику сесть на скамеечку у ее ног, попросила подробно рассказать все новости.
— Сеньора, считайте, что пленники из Тортосы уже ваши. Властитель Барселоны взял город почти без потерь. Король Мухаммед II сдался без боя войскам вашего супруга. Уже сегодня вечером муж к вам вернется.
Ещё до того как солнце коснулось своими лучами южных ворот, Альмодис уже знала, что Рамон Беренгер вернулся в лагерь.
Поручив командование войском своему сенешалю, граф Барселонский в сопровождении горстки самых верных рыцарей во весь опор помчался обратно в лагерь. Не дожидаясь, пока оруженосец примет у него коня, с морды которого капала пена, а из ноздрей валил пар, граф спрыгнул и бросился к своему шатру.
Альмодис ждала его в супружеской спальне в полном одиночестве. Портьера откинулась, и перед ней предстал муж в запыленных доспехах, со шпорами, покрасневшими от крови коня. Лицо его, заляпанное грязью и в потеках пота, скорее напоминало причудливую маску. Супруги страстно обнялись.
— Добро пожаловать, муж мой! Вы прекрасны и неотразимы, как никогда. Воплощенный Ахилл в образе Одиссея-странника, что вернулся домой переодетым и неузнанным.
— И тоже пришел за наградой, — отозвался Рамон. — Я так тосковал по тебе, моя верная Пенелопа!
— Эта ночь станет самой прекрасной в вашей жизни. Клянусь, вы никогда ее забудете. Сегодня я не допущу к вам рабов; я сама вас вымою. Я так хочу. Сегодня я буду вашей рабыней, вашим пажом, камердинером и любовницей.
Альмодис приказала своей придворной даме Лионор не пускать никого, кроме Дельфина. Им обоим предстояло есть и спать у дверей графской спальни — на тот случай, если вдруг потребуются их услуги.
— Следуйте за мной, — велела она мужу.
Граф послушно направился в шатер вслед за супругой, где его уже ждала оцинкованная ванна с горячей водой, над которой клубился пар. Альмодис плеснула в воду жидкость из трех пузырьков со столика, и, когда воздух наполнился запахом лаванды, прошептала:
— Вам ничего не нужно сегодня делать. Доверьтесь мне.
Она начала раздевать мужа. И Рамон Беренгер, наводящий ужас на мавров Тортосы, заурчал, как довольный кот.
Затем по указанию Альмодис он поднялся по лесенке в ванну и погрузился в воду.
— Расслабьтесь и закройте глаза, — приказала она.
Когда же графиня вновь велела ему их открыть, его взору предстала райская гурия, из тех, о которых с таким восторгом рассказывали сыны ислама. Обнаженное тело Альмодис, прикрытое лишь роскошной гривой рыжих волос и тонким прозрачным покрывалом, сияло в пламени свечей, озаряющих стены графского павильона золотыми отблесками.
Рамону, истомленному долгим воздержанием, показалось, что он вот-вот сойдет с ума.
— А теперь доверьтесь мне, — произнесла она.
Женский голос звучал подобно сладостной песне сирены.
После ванны, обернув тело возлюбленного тканью, она указала ему на огромную походную кровать. Когда он послушно улегся, она, словно довольная кошка, принялась водить языком по его шрамам. Так Альмодис начала претворять в жизнь советы Флоринды, и занималась этим целых три дня и три ночи.
Когда Рамон наконец покинул спальню и созвал капитанов, сенешаль поинтересовался, как он отдохнул после битвы.
Граф со смехом ответил:
— Все битвы моей жизни — просто пустяки, мой друг, по сравнению с той победой, которую я одержал в эти ночи.
45
«Морская звезда», убрав паруса после команды боцмана «Отдать швартовы!», бросила якорь в пятистах саженях от берега, в соседней бухте, поскольку с первого взгляда было ясно, что гавань у подножия замка Фамагуста битком набита кораблями, и пришвартоваться не получится. Базилис приказал опустить канат, вчетверо превышающий длину корабля, чтобы проверить, надежно ли держит якорь. После этого он объявил, что все желающие могут сойти на берег только после досмотра — он хорошо знал вороватых греков. Затем он назначил караульных и, прежде чем две шлюпки с людьми направились к берегу, поднялся на капитанский мостик и обратился к команде с грозной напутственной речью:
— Послушайте, вы, куча подонков, вы собираетесь сойти на берег, чтобы за три дня спустить все заработанное за три месяца! Меня не волнует, если вы вернетесь на борт без единого мараведи, но я не собираюсь выискивать вас по тавернам и борделям. И берегитесь, как бы какой-нибудь киприот-рогоносец не засадил вам два дюйма железа меж ребер. Здесь достаточно свободных женщин, которые будут только рады, если вы засунете свой пест им в ступку, из-за них вам не будут грозить неприятности с мужьями или властями. Кстати, имейте в виду, если кто-то по собственной дури угодит за решетку, я не заплачу ни единого дирхама, чтобы его вытащить. И знайте, что с тех пор как вы взошли на борт моего судна и до той минуты, пока «Морская звезда» не вернется в Барселону, ваши жалкие задницы принадлежат мне. Так что ступайте и наливайтесь кипрским вином, но не вынуждайте меня вас разыскивать. Если хоть кто-то из вас вовремя не вернется на борт — клянусь, я задам ему такую трепку, что до самой смерти запомнит Базилиса Манипулоса.
С этой тирадой грек распрощался с командой.
Марти, дождавшись, пока все сойдут, простился с капитаном, еще раз его поблагодарил и отправился вслед за матросами.
Добравшись до берега, матросы проворно вытащили шлюпку на песок: после долгих лет морской службы эта работа была для них детской забавой. Марти забрал свою котомку и спрыгнул на берег, бросив прощальный взгляд в сторону «Морской звезды», что грациозно покачивалась на волнах посреди бухты. За минувшие месяцы он успел по-настоящему привязаться и к кораблю и его кривоногому капитану.
Поднявшись на вершину скалы по выбитым прямо в камне ступеням, он обнаружил там несколько повозок, запряженных убогими клячами, которые дожидались пассажиров, чтобы довезти их до Фамагусты за умеренную цену.
Поторговавшись с возницей, чья лошадь выглядела чуть лучше остальных, Марти уселся сзади, пристроив рядом вещи. Уже на ходу он спросил у возницы, где можно найти хороший постоялый двор, чтобы остановиться на все время своего пребывания в Фамагусте, поскольку после корабельной качки и тряски в этом тарантасе у него все кости ломит. Возница посоветовал постоялый двор под названием «Дом Минотавра» неподалеку от старого порта, который держит муж его сестры. Туда Марти и решил направиться. Он поинтересовался, как зовут хозяина постоялого двора.
— Спросите Никодемоса и скажите, что вас прислал Элефтериос, — ответил возница.
Постоялый двор «Дом Минотавра» оказался дряхлым строением, видимо, еще со времен Пятой сатрапии персидского господства, и был построен на развалинах древних общественных бань, чьи стены которых местные жители многие годы растаскивали на свои нужды. Марти выбрался из повозки, расплатился с возницей и вошел в заведение. Он с недоумением отметил, что высокие двери совершенно не соответствуют размеру помещения. В глубине зала, возле окна, сидели несколько торговцев — судя по их речи, греков. Марти подошел к стойке и заговорил с человеком, в чьи обязанности, надо полагать, входило обслуживание новых гостей.
— Да хранит вас Господь, добрый человек. Я ищу Никодемоса, хозяина этого дома. Меня прислал Элефтериос.
— Он перед вами, я и есть Никодемос. Так значит, вы знакомы с моим мошенником-шурином?
— Он вез меня сюда на своей телеге от самого порта, где я сошел с корабля.
Услышав, как дружелюбно посетитель отозвался о его шурине, хозяин постоялого двора сменил тон:
— Я не могу сказать ничего плохого лично о нем, но у меня, знаете ли, довольно прохладные отношения с их семьей. Стоило мне отказаться продолжать дело моего тестя, как я стал для них отрезанным ломтем. Но с другой стороны, я не хочу ссориться с его сестрой, то есть моей женой, только потому, что мы с ее родными не поняли друг друга. Как говорится, каждому свое, правда ведь?