Когда он, простившись с Элефтериосом, взял котомку и направился к лестнице, за спиной раздался голос Никодемоса:
— Ах да, чуть не забыл! Сегодня утром вас спрашивал какой-то человек. Он очень хотел знать, когда вы вернетесь, чтобы передать письмо. Он не хотел оставлять его мне, только лично вам. Как вы и просили, я сказал, что вы скоро вернетесь. Тогда он ушел, предупредив, что с сегодняшнего дня будет приходить каждый день, и вы ни в коем случае не должны уезжать, не повидавшись с ним.
Несмотря на усталость, Марти так и не смог уснуть в эту ночь. Перед глазами у него вставали самые радужные картины, одна заманчивее другой. Вот он приезжает в Кербелу, где его встречает Хасан аль-Малик. Вот он возвращается в Барселону и предстает перед Бернатом Монкузи, предлагая выкупить его векселя у алчных кредиторов в обмен на руку Лайи. Он готов был заплатить любую сумму, лишь бы жениться на любимой, пусть даже после этого он останется нищим и придётся начинать все сначала. С ближайшего минарета доносился протяжный крик муэдзина, ему вторил звон колоколов, напоминающий о любимой Барселоне.
В назначенный час Никодемос постучал в дверь.
— Кто там? — спросил Марти.
— Ваш знакомый ждет внизу.
Одним прыжком Марти выскочил из постели. Он даже не побрился, лишь натянул штаны, рубашку, небрежно зашнуровал башмаки и бросился вниз по лестнице, спеша увидеть Хасана, который дожидался его в обеденном зале. Они трижды поцеловались, согласно обычаю. Хасан поинтересовался, как Марти чувствует себя после вчерашних приключений, потом вынул из кармана два свитка и протянул Марти. Встретив его вопросительный взгляд, Хасан пояснил:
— Как я уже говорил, я не умею писать. Когда мне приходят письма или требуется написать самому, я прошу помощи у моего хорошего друга, монаха копта, который читает или пишет под диктовку. Мой брат немного знает ваш язык. Это письмо написано на латыни, так что, думаю, вы поймете.
Взяв папирус из рук незнакомца, Марти подошёл к окну и прочитал:
Дорогой Рашид!
Я пишу тебе это письмо, все еще не веря, что по-прежнему нахожусь среди живых. Своим спасением я обязан лишь чуду. Двое негодяев в порту Фамагуста ограбили меня и бросили в море, и если бы не мужество и решимость Марти Барбани, который передаст тебе это письмо, мое бренное тело уже пожирали бы морские чудища.
Он вытащил меня из воды в весьма плачевном состоянии и помог добраться домой, где мы проговорили всю ночь. Мой спаситель — торговец, он родом из каталонского графства и собирается торговать той густой черной жидкостью, которую ты иногда посылаешь мне. Помнишь, мы играли детстве вместе с братьями и кузенами, бросая зажженный факел в озеро рядом с домом и глядя, как взрываются кострами пузыри этой жидкости. Я пытался ему объяснить, что эта жидкость мало на что годится и почти не поддается перевозке, но он считает, что сможет найти ей применение и получить прибыль, да и нам кое-что перепадет. Я слишком многим ему обязан и, заключив с ним этот договор, вернул лишь малую часть долга.
Предоставь ему все, что он попросит, и докажи, что мы добрый и благодарный народ. Мне бы хотелось, чтобы теперь, когда умерла наша матушка и больше тебя ничто не держит, ты продал землю и приехал ко мне в Фамагусту. Сам знаешь, что я не могу вернуться. Мне хочется жить рядом с тобой, вспоминая молодость, ведь время и расстояние многое стерли из памяти. Здесь мы бы жили у моря и проводили все дни, вспоминая старые добрые времена под аккомпанемент твоих мелодий. Ничто не сделает меня счастливее, чем твое присутствие.
Бессчетно обнимаю тебя. Любящий тебя брат
Хасан
Дочитав письмо, Марти вновь повернулся к своему новому другу.
— Хасан, я же сказал, что вы мне ничего не должны.
— Я так не думаю.
— Боюсь, вы слишком меня превозносите.
— Я всего лишь написал правду. Разве не так?
— Если бы мне снова пришлось нырять за вами в море, я делал бы это не задумываясь, даже если бы не знал, что вы за человек. Но простите за любопытство: почему вы с братом живете так далеко друг от друга?
Глаза Хасана наполнились печалью.
— Мне не хотелось бы говорить об этом. Это наше семейное дело. А теперь послушайте. Поскольку мы с братом не умеем писать, за нас пишут другие люди. А потому мы помечаем письма особым знаком на пергаменте. Это каббалистический символ, который мы в детстве часто вырезали на коре деревьев. Так мы даём друг другу понять, что письмо действительно послано кем-то из нас. Дайте мне его.
Марти протянул ему письмо, и Хасан, достав из кармана пузырёк чернил и перышко, положил пергамент на стол и начертил буквы Х и Р, заключенные в круг. Марти вспомнил, что уже видел этот знак на стене в каморке Хасана. Закончив рисунок, тот поставил внизу неразборчивую закорючку.
— А теперь подождите немного, пусть чернила высохнут.
— Хасан, я хочу, чтобы вы знали — если мои надежды оправдаются, я сделаю вас самым богатым человеком в Фамагусте.
— Встреча с вами для меня и так большая удача. Человек тем богаче, чем меньше ему нужно, а потому я и сейчас самый богатый человек на этом острове. Да пребудет с вами ваш Бог!
Растроганный Марти обнял Хасана, затем подобрал свои вещи и, не сказав больше ни слова, направился в порт.
53
Обстановка накалялась. Лайя отчаянно тянула время, надеясь на чудо. В глубине души она лелеяла несбыточную надежду, что Марти вот-вот вернется. Как потерянная, она бродила по роскошным покоям особняка, раздумывая, как связаться с Омаром, которого она один раз видела и знала, где его найти. При любой возможности она пробиралась к лестнице в подвал, но вход неизменно охранял стражник.
Вскоре после обеда она услышала стук в дверь. Не дожидаясь ответа, в комнату вошел Бернат Монкузи. Лежащая на кровати Лайя тут же вскочила. Старик уселся на стул и предложил ей сделать то же самое, но Лайя осталась на ногах.
— Печально, что ты не хочешь обедать и ужинать вместе со мной, — произнес он. — Это, в конце концов, невежливо, но не это главное. Меня беспокоит другое: как докладывает твоя дуэнья, еда, которую она тебе приносит, остается нетронутой.
— У меня нет аппетита, — пролепетала Лайя, стараясь не смотреть в лицо отчиму.
— Очень жаль, потому что я приказал давать твоей рабыне — которая, кстати, когда я видел ее в последний раз, выглядела весьма неважно — столько же еды, сколько съешь ты. Разумеется, блюда будут другими. Но если ты решила отказаться от еды, ей тоже придется поголодать.
Лайя почувствовала, как ее сотрясает рвущийся изнутри гнев.
— Вы никогда мне не нравились, — выдохнула она. — До сих пор не понимаю, как моя мать могла выйти за вас замуж. И все-таки у меня просто в голове не укладывается, что вы способны на подобные мерзости.
— Я забочусь о тебе, милая. По просьбе твоей матери. Мне пришлось найти средства, чтобы заставить тебя есть. Я не хочу, чтобы розы на этих щечках поблекли. Садовник обязан заботиться о розах в своем саду, а я не знаю, как еще я мог бы тебя убедить.
— Что мне сделать, чтобы вы пощадили Аишу?
— Если ты собственноручно напишешь письмо под мою диктовку, и скажешь, как передать его твоему воздыхателю, возможно, я ее и пощажу.
Лайя молча уселась за стол, в готовностия написать все, что продиктует ей этот сластолюбец. У нее уже не было времени раздумывать о последствиях, нужно было спасать Аишу. Взяв в руку перо, она тихо спросила:
— На пергаменте или на телячьей коже?
Бернат, которого приятно удивила такая покорность девушки, постарался ответить как можно дружелюбнее:
— Как ты всегда ему писала. Твой воздыхатель не должен ничего заподозрить.
Эти слова Берната заронили в голову Лайи спасительную идею. В письмах к Марти она всегда пользовалась зелеными чернилами, ставила на полях небольшой крестик и сбрызгивала письмо розовой водой. На этот раз она решила этого не делать, в надежде, что Марти заметит и поймет, что дело нечисто. Она развернула свиток папируса, открыла чернильницу с черными чернилами, окунула в них гусиное перо и подняла взгляд на старика, ожидая, когда он начнет диктовать.