— Вы не можете мне ничего запретить, отец, — перебила Руфь. — Я вам больше скажу: он даже не знает, что я его люблю, но если однажды он ответит мне взаимностью, это будет для меня лучше любого рая — будь то рай христианский, иудейский, мусульманский или какой-нибудь еще. И уверяю вас, что не стану сидеть сложа руки и ждать. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы добиться его любви.
— Ты хочешь, чтобы я умер от горя?
— Вы же сами знаете, что ваше горе может стать моим счастьем. Если вы действительно меня любите, вам придётся смириться.
С этими словами девушка поднялась со своего места и, поклонившись, вышла из кабинета, оставив потерявшего дар речи Бенвениста в одиночестве.
73
Эудальд Льобет обрадовался, застав Марти за работой, зная по опыту, что, когда человек занят делом, он меньше горюет. Льобет много думал об исповеди Монкузи и, разумеется, знал, что долг священника — свято хранить ее тайну. С другой стороны, понимая, какая тяжкая боль лежит на сердце у Марти, он все же решил рассказать ему часть правды, чтобы избавить юношу хотя бы от некоторых сомнений, терзающих его душу.
Их разговор состоялся в порту, где Марти наблюдал за погрузкой и разгрузкой одного из девяти своих кораблей. Как всегда, в глазах Марти стояла печаль, а в чертах лица со дня смерти Лайи поселилась скорбь.
— Как ваши дела, Марти? — спросил каноник, пряча руки в рукава рясы от холодного зимнего ветра.
— Слава Богу, более или менее. Как видите, весь ушел в работу, она помогает не думать о ней...
— И каковы ваши дальнейшие планы?
— Собираюсь посвятить работе остаток жизни.
Священник задумался над этими словами.
— Жизнь — это долгий путь, на котором встречаются как тернии, так и розы, — произнес он в ответ. — Все в ней случается — и горе, и радость. Но нельзя впадать в уныние. Горести — еще не конец жизни, наш долг — подняться и продолжать путь. В конце концов, Господь всегда заботится о своих детях.
— Возможно, но порой он забывает о них. Скажу вам честно: вера моя пошатнулась.
— Не гневите бога. Людям дано видеть лишь малый отрезок своего пути. Он же со своей вершины видит все. Хотя я могу вас понять: случившееся ужасно, но все же я не сомневаюсь, что в конце концов вы поймете — конечно, если не утратите веры, что хорошего в вашей жизни намного больше, а ваш путь в целом поистине прекрасен.
Марти немного помолчал.
— Эудальд, рана в моей душе так и не зажила, — признался он наконец.
— Для этого требуется время...
— Перед смертью Лайя сказала мне прекрасные слова. Но мне до сих пор не дает покоя мысль: почему она так поступила? Из-за чего приняла столь чудовищное решение?
— Случившееся с ней было настолько ужасно, что у нее помутился рассудок. Никто на свете не может судить человека за самоубийство, поскольку не в нашей власти проникнуть в чужую душу, но я могу вам сказать, что произошло с Лайей. Возможно, от этого вам станет немного легче.
— Что?
Острая боль сомнений одолевала священника, ведь впервые в жизни он собирался открыть постороннему человеку услышанное на исповеди.
Марти нетерпеливо шагнул навстречу Эудальду и, взяв его за плечо, развернул лицом к себе.
— Говорите же, ради всего святого!
— Лайя любила вас — с первой встречи и до последнего вздоха.
— В таком случае, что же она хотела сказать в этом своём письме?
— Она действительно хотела вам кое-что сказать. Что по-прежнему любит вас, но не может в этом признаться.
— Но, в таком случае, что или кто заставил ее написать подобное?
— Обстоятельства, Марти. Обстоятельства и законы, которые правят в нашем мире.
— Что вы хотите этим сказать?
Льобет помедлил, прежде чем решился сказать полуправду.
— Лайю изнасиловал человек столь могущественный, что едва ли кто-то осмелиться бы встать у него на пути.
— Закон един для всех, — возразил Марти.
— Вы же сами знаете, что это не так. Бернат тоже это знал. Сначала он хотел отправить ее в монастырь, но потом, рассудив, что опороченную девушку туда могут не принять, решил выдать ее за вас замуж, в надежде, что со временем ее боль утихнет, а то и вовсе забудется. Однако он понимал, насколько вы будете возмущены, узнав правду, и потому придумал эту историю про неведомого аристократа. Более того, вы не знали еще кое о чем. Я сам узнал об этом совсем недавно.
— Продолжайте, Эудальд. Все равно хуже быть уже не может.
— У Лайи родился ребёнок, который умер вскоре после рождения.
74
Дела Марти шли в гору, молодому человеку даже казалось, что провидение старается таким образом хоть немного восполнить утрату. Срок аренды дома возле церкви святого Михаила истекал, однако и здесь фортуна пришла Марти на помощь. Владелец дома нуждался в деньгах и согласился заложить дом, чтобы получить кредит. Зная человеческую природу, Марти не сомневался, что тот не сможет выплатить деньги в срок, и дом перейдет в его собственность. Так и произошло.
Затем, благодаря своим связям и врожденной предприимчивости, ему удалось купить плодовый сад с водонапорной башней, откуда открывался вид на городскую стену, и два поместья неподалеку от города. В скором времени его сосед, чьи земли лежали между этих двух поместий, решил, лучше перебраться в другое место, чем жить рядом с таким трудолюбивым человеком, поскольку шум работ в поместьях Марти начинался еще до рассвета и не стихал до поздней ночи. Потеряв надежду когда-нибудь спокойно уснуть, сосед легко согласился продать Марти свое имущество — разумеется, за хорошую цену, поскольку раздражающий сосед оказался отнюдь не скуп.
Морская торговля также шла в гору. Число его кораблей значительно увеличилось, теперь Марти владел двумя гребными и тремя парусными галерами, двумя грузовыми судами и тремя баржами для каботажных перевозок. Лучшими его капитанами по праву считались Жофре, Феле (другой его друг детства, Марти поручил ему заняться портом Сан-Фелиу, куда привозили из Сицилии и Сардинии кору пробкового дуба, вывозили специи) и грек Манипулос, который вместе с «Морской звездой» тоже вошел в их кампанию.
Многие редкие товары, привезенные из далеких земель, продавали потом на ярмарках в разных городах, куда Марти отправлял их на телегах. Эмблема из букв М и Б на мачтах его кораблей получила такую известность, что многие хотели торговать под его флагом. Марти ввел на борту новые традиции. На каждом его корабле имелся лекарь, следивший за здоровьем моряков и даже рабов на галерах.
Когда у Марти выдавалось несколько свободных дней, он навещал мать. Правда, это случало редко. Он вставал засветло и ложился глубокой ночью. Стоило ему закрыть глаза, как его одолевали кошмары, в которых неизменно являлся призрак погибшей Лайи.
Другим предметом, занимавшим его мысли, было чёрное масло. Манипулос стал основным перевозчиком драгоценной жидкости из дальних портов, куда ее привозил Рашид аль-Малик при помощи Марвана, бывшего погонщика верблюдов, а теперь — доверенного лица Марти. Трюмы кораблей наполовину засыпали песком, а в него погружали остроконечные амфоры, наполненные чёрным маслом. Амфоры перекладывались сеном и пенькой, чтобы не побились во время качки. Затем их перегружали на шлюпки и доставляли в Барселону. Груз доставляли к месту назначения в кратчайшее время и, пока один корабль разгружался в порту, следующий был уже на подходе. После долгих месяцев неустанных трудов механизм доставки необычного груза был безупречно отлажен, и теперь Марти мог гордиться собой, видя, как преобразилась Барселона благодаря его усилиям.
Отношения Марти с советником стали теперь сугубо деловыми. Бернат Монкузи предоставил ему огромные подземные склады между городской стеной и его садами, Марти хранил там сосуды с драгоценной жидкостью. Горлышки их были запечатаны, чтобы масло не испарялось.
Марти закончил модель горелки и клетки для светильника, после чего отнес ее кузнецу, которого рекомендовал Барух Бенвенист, а потом испытал свое изобретение. Оставалось лишь дождаться, когда Монкузи договорится о встрече с вегером.