Ни один из подходов не работал, но доктор постоянно повторял, что это длительный процесс и на лечение может уйти много времени. У Ванессы же, этого времени было в обрез. Она помнила, какой приговор вынес врач:
"— Тотальная ретроградная амнезия неясного генеза. Ты не помнишь ничего о событиях, которые происходили прежде, чем ты очнулась в госпитале. У тебя сохранились универсальные знания, такие как: жесты… — доктор всё продолжал рассказывать Ванессе мелкие подробности случившегося, а ее интересовало лишь одно: она всё вспомнит или же похоронит под толстым слоем прочных, но неосязаемых обломков своей, распадавшейся на части, души.
— Скажу прямо, пациенты с таким диагнозом практически никогда не вспоминают своей прежней жизни, но были зафиксированы случаи, когда человек вспоминал свое прошлое, это происходило на протяжении жизни в прежней среде, с людьми, которые окружали человека ранее. Это один шанс на миллион. Мне жаль огорчать тебя, Ванесса, но, возможно, твоя память не вернется. Никогда, — слова эхом отдались в голове, отскочили от стен и ранили в самую глубь сердца."
В очередной раз, поглядев на стрелки циферблата, которые вот-вот должны были встретиться, Ванесса прикусила нижнюю губу и повернула голову. У двух указателей на круглых, белых, как и все в больничной палате, часах, была лишь одна секунда, чтобы побыть вместе, прикоснуться друг к другу, шепнуть несколько ласковых слов и вновь разлучиться. Им было положено лишь небольшое мгновение в сутки, и это была их маленькая вечность.
Здоровой рукой, Ванесса смахнула с лица черные пряди волос, что разметались по мягкой подушке, и протерла уставшие от отдыха глаза. Если бы она могла взглянуть на себя в зеркало — ужаснулась бы: красные глаза, будто ее крепко держали за горло и душили, перекрывая доступ к кислороду; темные и глубокие круги пролегли под карими глазами, точно синяки. Эймис, словно была соткана из нитей самой Смерти, которая едва не настигла ее. Впрочем, они все же виделись с Дамой в черном. Вне времени и пространства, окруженные серым фасадом и тусклым светом, где девушка была намертво прикована к постели, а Смерть сидела у холодных ног Ванессы. Они молчали, и эта тишина длилась веками, не было слышно даже дыхания — его и не было вовсе. Была лишь бесконечная мертвая вечность, которая едва не поглотила Ванессу.
Дотянувшись до стакана с водой, что стоял на прикроватном столике, она сделала несколько глотков, чтобы немного взбодриться. Ноги отказывались подчиняться, а Эймис отказывалась сдаваться. Именно поэтому происходящее и будет именоваться борьбой, потому что Ванессе придется сражаться с самой собой, со своей силой воли, и чтобы не пасть духом, ей потребуется нечто большее, нежели желание подняться на ноги, как можно скорее.
Сегодня Джон позвонил в отделение и попросил передать, что не сможет посетить племянницу. Он был с ней все дни после того, как Ванесса очнулась и пришла в себя. Они много говорили и смеялись, когда девушка подшучивала над доктором Белый халат. Но порой, Эймис так не хватало такой простой вещи, как свободное пространство. Она чувствовала, словно излишняя опека докторов и дяди вытягивает из нее все живое, будто магнит, поэтому, убедив Джона, что с ней все в порядке, Ванесса отправила его домой, где есть мягкая постель, горячий душ и что-то лучше, чем больничная еда из кафетерия и автомата неподалеку от ее палаты.
«Вам положен длительный отдых» — эхом в голове отдавались слова доктора Нильсона.
У Эймис же был свой ответ, но тот отказывался и слушать. Конечно, ей нужно было восстановить силы, но как девушка может это делать, прикованная к постели двадцать четыре часа в сутки?
«Может, мне можно передвигаться на инвалидной коляске» — подумала Ванесса и сдавлено рассмеялась.
Как же! Управлять двумя колесами одной рукой будет очень весело, лишь насмешит докторов и других пациентов, кружась по кругу в коридоре. Это явно не было лучшей идеей, но, по крайней мере, другие варианты у Ванессы остались в запасе. И сегодня она намеревалась сделать первые шаги к намеченной цели.
Девушка внимательно и немного тоскливо осмотрела свое тело и прикусила нижнюю губу. В почти темных, карих глазах отразилось отвращение к самой себе, которое пожирало ее заживо, царапало где-то под ребрами, будто кошка точит свои и без того острые когти.
Левая рука была загипсована от пальцев, доходя до локтевого сгиба. Ванесса попыталась поднять руку выше, отчего та мгновенно заныла в области запястья, но девушка не остановилась, лишь поморщилась и почувствовала, как бусинки пота выступают на ее бледном лбу. Эймис немного попыталась пошевелить пальцами, но попытка была тщетной — плотно прижатые друг к другу, они отказывались подчиняться, поэтому девушка принялась делать медленные круговые движения, вращая руку сначала по часовой стрелке, а потом против нее. С ногой все вышло не так легко: да, Ванесса могла шевелить пальцами на ногах, двигать ступней, но стоило ей хоть на миллиметр оторвать ногу от мягкой поверхности, как этот процесс отдавался жуткой болью в области таза, перемещаясь в поясницу, будто стремительный рывок гепарда. И даже невыносимые ощущения не могли остановить Эймис. Она ухватилась за края матраса и, сжав простынь в руке так сильно, что даже сквозь ткань ногти впивались в кожу, девушка упорно продолжала двигать искалеченными частями тела, превозмогая боль, которой порой было так много, что она и не чувствовалась вовсе.